До этого мгновения Констанс из 1880 года и Констанс из двадцать первого века имели одинаковые воспоминания и были, по сути, одним человеком. Но теперь у девочки, сидевшей на подоконнике и смотревшей на внутренний двор, началась особая жизнь, неведомая Констанс, не поддававшаяся предсказаниям. А ужасные воспоминания о докторе Ленге, только что нахлынувшие, теперь принадлежали ей одной.
И Констанс поблагодарила Бога вселенной за то, что они никогда не станут воспоминаниями этой маленькой девочки.
36
9 декабря 1880 года, воскресенье
– Карета подана, мэм.
– Давно пора.
Карлотта Виктория Кэбот-Флинт тяжело поднялась с кресла, степенно прошла в переднюю и позволила горничной облачить свое дородное тело в бобровую шубу.
– Эй, осторожнее! – гаркнула она на горничную, пытавшуюся задвинуть рукава на место. – Я тебе не какой-нибудь грузчик вроде тех, с кем ты путаешься по выходным!
В надлежащее время она вышла из парадной двери, и ее проводили по ступенькам особняка на Пятой авеню к стоявшему у тротуара экипажу. Кучер Уильямс открыл дверцу и вместе с горничной помог миссис Кэбот-Флинт забраться в салон. Она остановилась и с подозрением провела пальцем по сверкающей дверце из эбенового дерева. В обязанности Уильямса входило следить за чистотой кареты, когда бы та ни понадобилась, несмотря на грязь, лед и отбросы на дорогах.
Как только хозяйка разместилась внутри, Уильямс взобрался на козлы, и экипаж рванул с места, как быстроногий заяц. Миссис Кэбот-Флинт раздраженно постучала в переднее окно перламутровой тростью. Неужели этот растяпа не может запомнить, что у нее пошаливает печень и врач рекомендовал избегать резких движений? По правде говоря, именно о печени он, возможно, и не упоминал, но миссис Кэбот-Флинт знала, что этот орган особенно чувствителен у женщин ее возраста и комплекции.
Она откинулась на сиденье с не слишком довольным видом. Слава богу, поездка будет короткой. Она отправлялась на примерку платья, точнее говоря, повторную примерку, поскольку с первого раза портной сшил его из рук вон плохо и притом не слишком расторопно – до soirée оставалось меньше двух недель.
Ее раздумья прервало внезапное ржание лошадей, потом раздался крик, так близко, словно кричали с сиденья напротив… И тут жестокий толчок едва не сбросил ее на пол – она успела ухватиться обеими руками за трость.
«Что случилось, ради всего святого? Из всех несносных…»
Она уже хотела открыть верхний люк и дать нагоняй Уильямсу, как вдруг увидела, что́ стало причиной переполоха. Сразу вслед за тем, как они проехали Сорок девятую улицу, откуда ни возьмись выскочил другой экипаж и чуть не столкнулся с их каретой. Лошади шарахнулись и встали на дыбы, а Уильямс чудом не упал на мостовую.
Просто возмутительно. Миссис Кэбот-Флинт слышала о молодых щеголях, гонявших по Центральному парку с беспечностью возничих римских колесниц, – несомненно, подражая Бен-Гуру, дурно воспитанному герою недавно нашумевшего романа. Но это Пятая авеню, а не собачьи бега, здесь такое поведение недопустимо. Не велеть ли Уильямсу вызвать констебля?
Тот как раз разговаривал с другим кучером, и вовсе не дружелюбно. Совсем не похоже на смирного Уильямса. Миссис Кэбот-Флинт рассмотрела взявшийся из ниоткуда экипаж – отнюдь не дешевый кабриолет или фаэтон, на каких обычно ездят частные извозчики, а роскошную карету с огромным мускулистым кучером, одетым в богатую ливрею. Похоже, ничего не сломалось и никто не пострадал… пока. Она приоткрыла окно, собираясь крикнуть Уильямсу, чтобы он сел на место и отъехал, забыв об этом безобразии.
Однако миссис Кэбот-Флинт ожидал и второй, еще больший сюрприз. Дверца кареты отворилась, на мостовую спустилась красивая молодая женщина и подошла к кучерам. |