Они понеслись вниз. И бежали бесконечно долго, изредка останавливаясь перевести дыхание. Сквозь стены до них доносился странный приглушенный шум — смутное угрожающее царапанье, стоны, грохот, визг. Такие звуки рождаются лишь в ночных кошмарах. Пролет лестничной клетки был погружен во тьму, и только голубоватый свет рябинового прутика спорил с этой густой чернотой, которая нависала над ними и бездонной пропастью зияла под ногами. А звуки становились все громче, все пронзительней.

Они быстро потеряли счет этажам. Все площадки между маршами выглядели одинаково, все двери открывались в смоляную черноту. Наконец Кит, открывавший каждую дверь, остановился перед одной из них как вкопанный. Он, не поворачивая головы, протянул руку назад.

— Нита! Прут!

Она вложила ему в руку прутик. Лунный свет прутика менялся от оранжевого, почти лисьего свечения до густого синего. Наконец прутик превратился в тонкий светильник с ровным серебристым сиянием.

Кит подошел к краю площадки и выглянул наружу.

— Зал облицован ровным гладким камнем, как обычный вестибюль, — прошептал он. — Значит, отсюда есть выход на перрон.

Нита в ужасе схватила его за руку.

— Кит, ты забыл о вертолетах? Тебе хотелось бы повстречаться с чудовищным поездом? Лучше давай поищем выход на улицу.

Кит глубоко вздохнул и растерянно посмотрел на нее.

— А как его найти?

— Я знаю. Есть выход на Сорок пятую улицу. Пошли.

Нита двинулась первой. Кит с прутиком в руке следовал за ней по пятам. Слабый лунный луч прутика осветил стеклянную стену в конце коридора. Рядом в прозрачной вертикальной шахте скользил лифт, абсолютно пустой, мертвый. Они на цыпочках прошли мимо дверей лифта, перебежали громадный зал по скользкому белому каменному полу и через стеклянную дверь вышли на улицу.

Там было почти так же темно, как и внутри здания. Ночь без намека на луну или звезды. Воздух не такой пронзительно стылый, как на крыше, зато весь пропитан запахами выхлопных газов, пролитого бензина, гниющего мусора, заполнившего сточные канавы. Они ступили на проезжую часть, чтобы перейти улицу…

— Нет! — шепотом вскрикнула Нита и рывком втащила Кита обратно в темноту дверного проема.

И вовремя. В дальнем конце улицы замаячил бледный желто-коричневый свет фар. С каждой секундой он становился ярче. Мимо них, рыча двигателем, промчался большой фургон-такси. Глаза-фары с хищными зрачками желтых нитей накаливания в глубине лампочек, казалось, высматривали кого-то. Но дети остались на этот раз незамеченными. Грозное рычание стихло. Фургон скрылся в темноте, оставив за собой вихрь грязных бумажек и жухлых листьев. Кит закашлялся, поперхнувшись струей выхлопных газов.

— Эта штука была живой, — прошептал он, отдышавшись, — как и вертолет.

Ниту захлестнула волна страха.

— Давай поскорее выбираться отсюда, — сказала она.

Они свернули налево и оказались среди золоченых статуй. От них должен был бы исходить мягкий свет, озаряющий весь сквер. Но вокруг было черно и серо от сажи, а изящные статуи глядели на них с тихой злобой. Ните стало не по себе.

Она надеялась, что на Парк авеню, куда они прошли по Сорок шестой улице, будет поспокойнее и посветлее. Но тщетно. Улица, как и в их мире, поднималась чуть в гору, но здесь конец ее исчезал во мраке. Густая поросль зеленых кустов, всегда отделявшая жилые постройки от проезжей части, теперь превратилась в путаницу бесплодных колючих кустарников. Привычные светофоры тускло мерцали умирающим светом. И сколько ни смотри на них, красный свет не переключался, кроваво расплываясь в туманном сумраке. Сверкающие стеклянно-стальные фасады офисов, такие привычные и радующие в их родном Манхэттене, глядели мутными стеклами витрин и дверей, широкие тротуары были захламлены кучами вонючего мусора.