— Петру Сергеевичу…

Где-то зажужжала муха.

— Каааааак… Тусову!

Премия представляла собой медальку из нержавейки. Денег не дали.

Чернобородов ласково предложил лауреату выступить ответно.

Кактусов встал в позу футболиста, скрестив руки там, где положено.

Сначала он открыл рот, потом запахнул его обратно.

На него смотрели десятки глаз. Серые, карие, зеленые, большинство — красные.

По извилинам писательского мозга пробежалась мягкими лапами одурманивающая мысль — «Интересно, а за сколько можно медаль заложить?». Кактусов мысль отогнал и выдал самую длинную речь в своей жизни:

— Писателей не будет. Если не будет читателей. Если не будет читателей — мне кушать будет нечего. Спасибо вам большое…

Потом он подписывал книги, стараясь в каждой книге написать что нибудь оригинальное каждому. Из всего оригинального в голову лезло только одно:

«Москва. Лубянка. Петр Кактусов».

А поэтесса сама ему вручила свою книжку, отпечатанную на цветном принтере. С подписью «От дикции до фрикции один лишь шаг длинной в экватор. Так сократим же расстоянье, ведь есть куда и есть откуда. И пусть мой переулок (Москва, переулок Хачатуряна, дом шесть „в“, корпус восемь, строение пять, двенадцатый подъезд, третий этаж, двести восемнадцатая квартира, аптека во дворе.) взрыл страстью экскаватор. Нам не зачем спеешит раз восемь. До семи утра»

Кактусов ничего не понял — что к чему? Но свою последнюю книгу поэтессе подарил. Причем, ее пришлось купить в этом же магазине.

На выходе его опять обыскали охранники.

Бензиновый воздух центра Москвы ему показался древнеиудейским благовонием. Но насладиться им Петя не успел. Его дернули за рюкзак.

— Петр Сергеевич! Вы так хорошо пишете! Поделитесь секретами мастерства? — юноша бледный со взором горящим через очки восторженно смотрел на живого классика. Потом машинально протянул Пете объемистую рукопись.

— Это мой пятый роман о судьбе хамитов на территории древнего Хаммурапи. Я бы очень хотел узнать ваше мнение. Понимаете, мне очень важно, чтобы вы высказали свое мнение по поводу сто шестьдесят восьмой страницы… Вот… Минутку… Я вас не надолго… Послушайте вот этот отрывок… Ага! Вот! «Жрец Имуннохотеп воткнул жезл в тело непокорного раба и повернул его три раза». Как вы думаете, насколько это психологично?

— Эмн… — растерялся Кактусов и задал опрометчивый вопрос: — А как звали раба?

— О! — ответил начинающий писатель и достал еще одну стопку бумаги. — Этому у меня посвящен второй том эпопеи. Дело в том, что этот раб пасынок фараона Туттама, основателя династии Дзынь, что в Среднем Китае, поэтому его и зовут Дзынь-Там-Дзынь-Тут. Это чтобы никто не догадался…

— Извините, милейший! — больно схватил Кактусова за локоть Чернобородов. — нас ждут великие дела!

— Кстати, а вы-то кто? — спросил Кактусов, когда они отошли. — Я вас в редакции ни разу не видел!

— Вот! В том-то и дело! Я к вашему издательству не имею никакого отношения! — заговорщическим шепотом сказал Чернобородов. — Я тут мимо проходил. Увидел и взял функции, так сказать, тамады на себя! Мне очень интересно, что вы скажете по поводу моей, так сказать литературы. Как вы смотрите на вариант попадания ГКЧП в март пятьдесят третьего года? Берия там, Пуго и прочие Маленковы? А?

— Ёптыть, — только и смог ответить Кактусов.

— Сейчас я вам зачитаю особо избранные места… Тут, буквально за углом. Есть один прелестный пивбар…

На утро Кактусову было стыдно и скучно.