– Ну да. Подтверждённый или двухполосный генерал, можно и так, и эдак. Начальник уголовной полиции Руздаля. Мы хорошо знакомы. Но это не так важно, не буду терять время. У меня к тебе есть дельное предложение. Ты мне отдаёшь свой билет, а я тебе – «Дыхание Бога». Ну и на свободу тебя отпустят моментально, это как бонус.

Господин Ерцль улыбнулся, но это было похоже на оскал крупного хищника перед атакой. Массивные щёки наплыли на глаза, подбородок торчал вперёд валиком.

– И что я отдам тёте Марте?

– Да какой тёте, ты дурак, что ли, парень?! Её вообще нет. Никуда ты не поедешь и не доедешь. Ты будешь вечно жить здесь. И хорошо жить, с артефактом можно столько всего интересного… Впрочем, решать тебе, конечно. Никто, панимаэш-ш-ш, заставить-то не может. Сам. Всё сам.

Бенарес Никодимович сел прямее. Улыбка хищника сдулась, исчезла, в узких глазах были ожидание и… ненависть. Мякиш понял, что этот человек очень его не любит за что-то. Странно… Второй раз видятся, а вот так.

– Я подумаю, – решив оставить себе лазейку, ответил он.

– Во-во, подумай! Если что, телефон знаешь. Вечерком можешь подъехать, вдруг тебя всё же отпустят. Поговорим ещё, обсудим. Пока точно не согласен?

– Пока – точно.

– Ну и хрен с тобой! Думай. Мыслитель, понимаэш-ш-ш. Бить начнут – сам передумаешь.

Господин Ерцль резко встал и вышел. Походка у него была немного странная, механическая, словно ноги не гнулись в суставах. Охранники шустро потянулись следом, хлопнула дверь, потом скрежетнул засов и на пару оборотов закрылся замок.

Следующие полчаса Мякиш откровенно маялся бездельем, раздумывая обо всём и ни о чём. Подошёл к окну, раздвинул шторы: конечно, декорация – стёкла были непрозрачны, замазаны краской, и он крепко подозревал, что за ними обыкновенная кирпичная кладка, а не вид вдаль. Снова рассмотрел трубу. Жутковато. Затем добрёл до раскрытого секретера и поворошил исписанные бумаги. Стихи, стихи, стихи… Явно брошенные на паре четверостиший черновики и дописанные до конца, эти с незатейливой подписью внизу. Ровные вроде бы строчки, но почерк выдавал человека не очень образованного. Впрочем, на кой чёрт поэту образование? Он может быть и вовсе неграмотным, на талант это не влияет.

Читать сами стихи Антон не стал. Не любитель.

Капитан и его бессменный помощник появились позже, когда он уже устал осматривать камеру и прилёг на кровать, с тоской вспоминая мёртвую Машу. Как ни гнал он от себя это видение, оно возвращалось. И… Что он скажет Виолетте, дочери, как они станут жить дальше?

При этом Мякиш почему-то понимал, что реальность вокруг весьма условна. Она есть, несомненно, в ней живут и умирают люди, болеют, выздоравливают, слушают радио и разбивают ненадёжные китайские машины об автобусы, бегут и падают, но…

Всё равно всё очень зыбко.

Один билет на аттракционы – основательный и доподлинный. Или стоило его отдать?

И куда потом? И как?

– Лежишь? Ну-ну, – усмехнулся капитан. Прошёл к секретеру, развернул стоящий рядом с ним стул с вычурной спинкой и уселся, глядя на Антона. – Думал, допросить, а потом перевести тебя, дружок, в камеру с невесёлым народцем, чтобы ты стал разговорчивее.

Камаев шмыгнул носом. Арестант вдруг понял, что и этот персонаж – тоже лишь отыгрывает свою роль в дурно написанной пьесе. Хороший полицейский, плохой полицейский… Какая всё это чушь! Маски для нетребовательной публики. Внутри капитана чувствовалась неуверенность в том, что он говорит и делает.

– А потом Дрожкин поднял записи в системе дорожной полиции, – продолжил он. – Посмотрели, время отметили, связались с лейтенант-инспектором Франкони.