– Некто Мякиш в списке? С ним женщина.

Вставленная в ухо горошина гарнитуры пропищала что-то. Швейцар-вышибала не стал ничего уточнять, звякнул замком калитки и отошёл в сторону, приглашая пройти. Ни Антона, ни его спутницу дважды просить не пришлось. Подавленные явным богатством, они гуськом прошествовали к высокому крыльцу, поднялись по ступеням и зашли в радушно приоткрытую дверь особняка. Непрозрачные зарешеченные окна всех четырёх этажей нависали над ними, как пасти притаившегося чудовища.

– Мякиш и женщина, – сообщил в воротник брат-близнец швейцара.

Холл был под стать всему особняку: просторный, но мрачный, выдержанный в тёмных тонах – состаренное дерево, металлические пластины, неразборчивые в полутьме картины в массивных рамах. Возле лестницы наверх находилось бронированное сооружение, из узких бойниц которого торчали два ствола в решетчатых кожухах, контролирующие всё пространство. К ступеням было не подобраться просто так: ажурная решётка перекрывала их напрочь.

Судя по всему, на одну только полицию в этом мрачном доме не полагались.

– Тюрьма какая-то! – сказал Антон. – Я бы ни за какие деньги не согласился так жить. А ты, Алина, что скажешь?

– Я бы стала. У вас, Антон Сергеевич, хотя бы в кредит машина есть, а я на маршрутке из дома еду. И домой вечером. Зарплата-то сами знаете…

Он пожал плечами. Решётка поперёк лестницы скрипнула и отодвинулась в сторону. Не полностью, но для двоих проход достаточный. Вот они и пошли, сопровождаемые вынырнувшим из бронированного гнезда третьим охранником, таким же мрачным и накачанным, как и предыдущие.

– На второй этаж, там кабинет хозяина, – вполголоса сказал крепыш. – Налево, пожалуйста. Сейчас время работы с документами, но он вас примет.

Господин Ерцль был удивительно, феноменально пьян. Мякишу раньше казалось, что человек в таком состоянии самостоятельно может только спать, да и то под присмотром, чтобы не захлебнулся ночной порой, но нет. Хозяин особняка был ещё годен для ведения деловых переговоров.

– А вот и вы, панимаэш-ш-ш! – грубым голосом заявил Барбарис Никодимович, когда охранник провёл их в просторный кабинет – куда там шефу, тот бы удавился от зависти. – Пить будете?

Рабочего стола здесь не было. Три кресла вокруг невысокого сооружения, уставленного бутылками и бокалами, высоченные под потолок шкафы, за стеклянными дверцами которых отсвечивали огонь камина всё те же бессчётные бутылки, занавешенные шторами окна. И гигантских размеров ковёр на всю площадь комнаты, изображавший вид Руздаля с высоты птичьего полёта. Дорогая и уникальная вещь, Мякиш даже остановился, не решаясь наступить на высокий ворс.

– Не откажемся, – заявила Алина Евгеньевна. – Пойдёмте, Антон Сергеевич, что же вы встали?

На переговорах её словно подменял другой человек, куда более раскованный и речистый.

Через два часа и бутылку односолодового выяснилось несколько вещей: надо было только приноровиться к речи хозяина, перемежаемой тостами, кривыми улыбками и постоянным «понимаэш-ш-ш». Во-первых, в «Дыхании Бога» господин Ерцль был заинтересован. Но полмиллиона вакционов ему (как, впрочем, и самим продавцам) казались суммой запредельной, фантастической и где-то даже обидной.

– Сто пятьдесят. Ну ладно… Сто семьдесят. Это потолок. Я по описанию, панимаэш-ш-ш, уловил, что за штука, редкая она, да. Но дорого! Наливай, наливай, Антошка, не задерживай посуду.

– Мне ещё домой ехать, Барбарис Никодимович…

– Полиции боишься? А, да холопы отвезут, я скажу! – господин Ерцль махнул рукой. На нём выпитое в присутствии гостей вообще никак не сказалось.