— Это Саша — сказала Ряжская, сжимая руку сестры в своих ладонях — Помнишь, я тебе про него рассказывала? Он такое умеет, что никто другой сделать не сможет.

— Помню — прошелестел тихий голос — Ты на него еще ругалась за то, что он слишком хорошо спрятался в Европе, так, что его даже Интерпол отыскать не смог.

— Интерпол? — изумился я и уставился на Ряжскую — Ольга Михайловна, то есть меня вашими трудами где-нибудь в Швейцарии могли прихватить, заковать в наручники и препроводить в столицу России? Однако!

— Не прихватили ведь? — резонно возразила мне Ряжская — Так что обошлось.

— А могло и не обойтись — проворчал я и снова глянул на хворую девушку — Но в целом все верно, меня зовут Саша. А ты — Бэлла, верно?

— Не надо со мной разговаривать как с маленькой — попросила меня девушка, одарив слабой улыбкой — Все плохо, я это знаю, но жить до конца хочу так, как раньше.

— Болезнь может победить тело, но она не в силах сломить дух — произнес я — Так говаривал один мой знакомый.

— Он умер?

— Да. Но не от болезни. Он ее перехитрил и смог уйти так, как жил — весело и азартно. Жюстен был тот еще авантюрист, и как-то раз жульническим путем затащил меня в Пиренеи. Нашел, пройдоха, кое-какие бронебойные аргументы. Три дня мы там лазали, пещеру искали, в которой семь веков назад последние из альбигойцев остатки сокровищ своего ордена спрятали. Знаешь, всякий мужчина хоть раз в жизни хочет найти клад, и возраст этому желанию не помеха.

— И что дальше? — с трудом пошевелилась девушка, ее лицо скривилось от боли.

— Дальше — больше. На четвертый день наползли тучи и ливануло, как из ведра. Прямо стена дождя, по-другому не скажешь. А мы как раз на берегу одной из тамошних рек оказались. Два часа назад рядом с нами тек чуть ли не ручеек, а теперь глядь — бурный поток, от которого не спрячешься. Я выплыл. Он — нет.

— Может, и не старался?

— Жюстен? Не старался? Вот уж нет. Он слишком любил жизнь, каждый день для него был как новое рождение. Нет, исключено.

— Жизнь, получается, его тоже любила — задумчиво прошептала девушка — Потому и подарила вот такой уход. Не угасание, а яркую вспышку.

— Может — согласился я — Почему нет?

— У меня так не получится — из краешка глаза девушки вытекла одинокая слезинка — Хотела бы, но не смогу. Я совсем уже не встаю. Я даже не ем. И — мне больно. Все время больно.

— С первой печалью помочь сложно — я залез в сумку, достал оттуда небольшой пузырек, взял с тумбочки чайную ложку и наполовину ее наполнил, тщательно отсчитывая капли — А вот со второй — попробую. Давай, одним махом. Сразу говорю — горько до ужаса, приготовься.

Бэлла не стала спорить, спрашивать, что именно я ей даю, она доверчиво глянула на меня и позволила вылить зелье себе в рот.

Бедная. Горечь там и вправду невозможная. Основой этого зелья является корень полыни, да и остальные составляющие сладости не добавляют. Но — эффективная штука, проверенная, почти идеальный болеутолитель. Но только употреблять его следует только в самых крайних случаях, и частить ни в коем случае нельзя. Иначе — жди беды в виде очень, очень неприятных последствий. Не просто же так за подобное зелье несколько столетий назад в Европе можно было на костер угодить.

— Ой! — выдохнула Бэлла, сморщив лицо — Ой, и правда горько!

— Горьким лечат, сладким калечат — назидательно произнес Вагнер, с огромным любопытством глянув на пузырек в моих руках.