Вагнер цапнул емкость, глянул ее на свет, после аккуратно вынул пробку и втянул в себя запах содержимого.

— Полынь — утвердительно заявил он — Верно же?

— Верно — кивнул я — Значит, вот что. В этом пузырьке было ровно пятьдесят капель, десять я уже использовал, осталось сорок. Это предельная норма данного зелья, которую можно дать человеку, не опасаясь последствий. Очень неприятных последствий, таких, каких врагу не пожелаешь. А вот теперь, Петр Францевич, слушайте меня очень, очень внимательно. Если я узнаю, что хоть одна капля отправилась в ваши лаборатории для разбора ее на атомы, или то, что вы поделили содержимое этого пузырька между Бэллой и еще каким-то очень богатым страдальцем, все закончится плохо. Вы же помните, какие страсти-мордасти творились два года назад? Так вот тогда были цветочки. И я не советую вам пробовать ягодки.

— Не надо, Саша — я даже не услышал, как скрипнула дверь палаты и к нам подошла Ряжская — Не стоит наговаривать на Петра. Он, конечно, не святой, и деньги любит, но если дело касается Бэллы, то ему можно доверять.

— Я когда-то принимал ее — пояснил врач.

— В смысле — в институт?

— В смысле — роды — усмехнулся Вагнер — Отец Ольги и Бэллы, царствие ему небесное, был дружен с моим папой, который в свою очередь заведовал одной из лучших столичных больниц. А я тогда был интерном, и именно в мою смену к нам привезли рожать Полину.

— Я совсем запутался. Ольга Михайловна, вашу маму звали не так. Не помню точно, как именно, но не Полина.

— Мы сводные сестры — пояснила Ряжская — Папаша порезвился на старости лет, отсюда такая разница в возрасте. Но люблю ее так, как, наверное, родную бы не любила.

Ну да. Она ведь тебе не столько сестра, сколько ребенок, которого у вас с мужем сроду не было. Вот ты и тянешься в жилку, на все идешь, лишь бы ее спасти. Представлю себе, в какую сумму тебе вошло Интерпол на мои поиски подрядить. И, кстати, скорее всего кинули тебя. Эти ребята если захотят найти человека, то его найдут.

Впрочем — славная девчушка эта Белла. Серьезно. Есть в ней что-то такое, настоящее. Или можно сказать наоборот — грязи в ней нет. Сразу видно.

Редко подобное случается, но мне ее на самом деле жалко. Без дураков.

— Рад, что мы поняли друг друга, Петр Францевич — заявил я — Еще раз — не менее пяти капель, не более десяти, не чаще чем раз в пять дней.

— А когда лимит будет выбран? — уточнил он — Когда пузырек кончится, что тогда?

— Прошу прощения за цинизм, но поживем-увидим. Время есть, будем думать.

— Сейчас ты врешь — положила мне руку на плечо Ряжская — Верно же, Саша? Ты слишком добрым с ней был. Не таким, как всегда.

— Иногда и во мне просыпается что-то человеческое, Ольга Михайловна. Хотите верьте, хотите нет, но это факт.

— Она умрет?

— Мы все когда-нибудь умрем. Кто-то раньше, кто-то позже.

— Не надо банальностей, Саша. Не здесь и не сейчас. Ты видишь и знаешь больше, чем остальные, потому, потому дай мне простой и ясный ответ — есть надежда? Или это все? Не надо меня жалеть.

— Да я и не собирался — фыркнул я — С чего бы? Вы сильная женщина, удар держать умеете. Я, собственно, только потому с вами в свое время и согласился сотрудничать.

— Ты со мной тогда сотрудничал, потому «нет» не научился говорить тем, кто сильнее тебя — осекла меня Ряжская — Не то, что сейчас. Итак?

— Ольга Михайловна, я вам отвечу то же, что и уважаемый Петр Францевич — все плохо и будет еще хуже.