– Папочка! Ты вернулся!

Кэт вскочила с постели и бросилась отцу на шею. Если честно, то радость ее была вызвана не столько его возвращением, сколько своим избавлением от кошмара.

– Ну-у... Что с тобой, доча?.. – бормотал мистер Харви, растерянно похлопывая ее по плечам. – Я же не с войны вернулся!..

Он попытался засмеяться.

Кэт не теряла времени даром и успела обследовать глазами спальню и часть гостиной, виднеющуюся через открытую дверь. Все, кажется, было на своих местах. Или это только кажется?

– Папа, а ты не встречал где-нибудь поблизости тетеньку в длинном платье с блестками и сигаретным мундштуком? – промурлыкала Кэт, положив голову на папино плечо.

– Какую тетеньку? – не понял мистер Харви. Он отодвинул лицо и внимательно посмотрел на дочь.

«Видно, я зря вспомнила об этой Эйфелевой Башне, – сразу подумала Кэт. – Все это и вправду был сон, не так ли?»

– О чем ты говоришь? – допытывался папочка Джеймс. – Тебе что-то приснилось?

– Ага, – Кэт поспешила воспользоваться подсказкой. – Нехороший сон.

Она быстро умылась, съела тарелку хлопьев с молоком (краем глаза успев заметить в пакете с мусором две вчерашние пустые коробки – это посеяло в душе какие-то неприятные сомнения) и натянула свитер и джинсы.

– Я в школу, папочка.

Мистер Харви в это время укладывался спать. Он не стал расстилать свою постель, а улегся прямо на покрывало,- накрывшись пледом.

– Хорошо, – зевая, пробормотал он. – Ключи не забудь. Возвращайся вовремя. Будь умницей. Ну, и... все такое.

Кэт замялась на пороге.

– А как твоя работа? – спросила она, уже открывая дверь.

Мистер Харви еще раз широко зевнул и поглубже зарылся в плед.

– Просто чудесно.

Стоило Кэт выйти на улицу, как из-за облаков, словно встречая ее, показалась рыжая физиономия солнца. Во всех окнах были подняты жалюзи; дома смотрели на девочку открыто и без всяких задних мыслей. Улица была просто улицей, которую Кэт знала (включая все вывески на шесть миль вверх и вниз по течению Тринадцатой авеню), как свои пять пальцев.

По дороге Кэт любопытства ради сняла телефонную трубку в автомате. Оттуда раздалось ровное дружелюбное гудение.

На первом же уроке Кэт чуть не уснула. Стоило ей только расслабиться, как в голове закружился туман, принимавший диковинные очертания то обрюзгшего дяденьки с шприцем в руках и глазами, похожими на знак бесконечности, то каннибала, удивленно раскрывающего рот и потрясающего косточкой, привязанной к пряди курчавых волос на макушке...

Барбара Фрикссен, сидевшая за одним столом с Кэт, несколько раз толкала ее локтем в бок.

– Эй, очнись...

Кэт выпрямляла спину и делала умное лицо, но через пару минут действительность становилась похожей на клип, смонтированный каким-то сумасшедшим. Несколько расплывчатых кадров с миссис Дауэй, учительницей английского, резко сменяются эпизодом в Без-Четверти-Три-Сити, где «кадиллак» на полной скорости несется вслед за Кэт; вот миссис Дауэй снова в кадре, она спокойно, с расстановкой декламирует «Ах, пойти ль на свиданье на Брумфилд-хилл или дома остаться мне?», и вдруг на нее с грохотом обрушивается кабина лифта, где Кэт видит саму себя собственной персоной.

– ...Подруга, у тебя будут неприятности, – шепчет Барбара.

Снова Кэт обнаруживает себя сидящей за столом в классе. В животе еще чувствуется холодок, будто она и вправду сверзилась откуда-то с высоты. Учительница, живая и здоровая, продолжает благополучно рассекать мутные воды шотландской народной поэзии позднего средневековья.