Карл понимал, что самая большая опасность для него исходит не от парламента, а от армии, которая хотя теоретически и находилась под властью парламента, но на практике не контролировалась никем, кроме ее собственных военачальников. Пока армия была занята подавлением роялистов, он мог безопасно вести переговоры с парламентом и не сомневался, что, если они достигнут соглашения, армии придется принять их решение, настолько сильно было в народе желание мира. Но если боевые действия закончатся до какого бы то ни было урегулирования вопроса, то армия без колебаний прервет переговоры и возьмет закон в свои руки. В ту неделю, которая непосредственно предшествовала проповеди архиепископа Ашера в честь дня рождения короля, он узнал, что так и случилось.

II

К середине октября отношение в армии к договору было резко отрицательным. Полк под командованием Генри Айртона, зятя Кромвеля, составил прошение главнокомандующему лорду Ферфаксу, в котором было выражено негодование по поводу заключения какого бы то ни было договора с королем, который «предал оказанное ему доверие и начал войну против народа, чтобы поработить его, нарушая свои клятвы и попирая наши законы». Искренним желанием военнослужащих его полка было, «чтобы беспристрастному и быстрому суду были преданы все преступники и… чтобы за одну и ту же вину получили одно и то же наказание и король или лорд, и беднейший простолюдин». Они даже не потерпели бы никакой защиты короля и просили, чтобы всех, кто говорил от его имени, считали предателями «до тех пор, пока он не расплатится за пролитие крови невинных».

Примеру полка Айртона последовали другие. Памфлеты и листовки сообщали, что король в Ньюпорте заявил о своей ответственности за войну и тем самым признал свою вину в пролитии крови своих убитых подданных, число которых было чрезмерно завышено по разным подсчетам и доходило до 300 000 человек.

При таком стечении обстоятельств отряд роялистов из одного из оставшихся у них опорных пунктов, замка Понтефракт, попытался похитить и удерживать для выкупа полковника Рейнсборо, открытого республиканца и кумира левеллеров. По несчастливой случайности, они убили его. Это ничем не оправданное убийство невооруженного человека вызвало среди солдат бурю негодования против короля и его кровавых сторонников. Количество разговоров и петиций угрожающего характера росло.

Солдатами, охранявшими короля, командовали люди с умеренными взглядами, которые не разделяли эти мстительные настроения. Полковник Роберт Хэммонд, комендант замка Карисбрук, на попечении которого король находился девять месяцев, начал испытывать по отношению к нему если не привязанность и уважение, то, по крайней мере, тревогу за его судьбу. Если армия имела намерение причинить вред королю, то должен ли он как комендант замка участвовать в этом? Разве он ничем не обязан человеку, который когда-то был суверенным правителем и которого он знал как обходительного джентльмена? За советом он обратился к своему двоюродному брату, самому могущественному человеку в армии и, как некоторые полагали, самому могущественному человеку в Англии, Оливеру Кромвелю.

Кромвель не был по своему рангу самым могущественным человеком ни в армии, ни в Англии. Он был генерал-лейтенантом, подчиненным лорду Ферфаксу, и, когда Хэммонд написал ему, он даже находился не в штабе армии, а далеко на севере, где продолжал выполнять незаконченное дело Рейнсборо – осаждать замок Понтефракт. Тем не менее к этому времени сформировалась общая точка зрения среди тех, кто освещал события в Англии в частных письмах, газетах или тайной прессе роялистов, что Старый Нол – он герцог Оливер, он же король Кромвель (он и получил от них все эти прозвища) – стал той силой, с которой следовало считаться.