Что же привлекало внимание к Кенелму Чиллингли преимущественно представительниц прекрасного пола? Трудно было ответить на этот вопрос. Разве что оригинальность и непритворное равнодушие к приобретению какой-либо репутации. Он легко мог бы доказать, что преобладающая, хотя и смутная, уверенность в его дарованиях не совсем неосновательна. Статьи, посылавшиеся им из-за границы в «Лондонец» для покрытия дорожных издержек, были отмечены той оригинальностью тона и содержания, которая всегда возбуждает любопытство к автору и встречает иногда большее одобрение, чем он заслуживает.

Но Майверс добросовестно выполнил условие сохранять нерушимое инкогнито автора, а сам Кенелм с глубоким презрением смотрел и на статьи и на читателей, их хваливших.

Подобно тому как мизантропия в некоторых людях развивается из разочарования в ком-либо, к кому они ранее относились благожелательно, в некоторых натурах — и Кенелм Чиллингли, может быть, принадлежал к их числу равнодушие рождается от обманутого в своих чаяниях слишком серьезного отношения к делу.

Кенелм Чиллингли ожидал большого удовольствия от возобновления знакомства с прежним наставником Уэлби. Это позволило бы ему вернуться к своему увлечению метафизикой, софистикой и критикой. Но этот талантливый проповедник реализма совсем оставил философию и отдыхал, заняв какую-то казенную должность. Министр, в интересах которого Уэлби, когда тот находился в оппозиции, написал (так вдруг ему захотелось) в одной известной газете несколько талантливых статей, подарил реалисту, достигнув власти, немногое из того, что еще находится в руках министров, — место с окладом в тысячу двести фунтов в год. Занимаясь утром однообразной работой, вечера Уэлби проводил в веселом обществе.

— Invent portum , - сказал он Кенелму, — я больше не кидаюсь в мутные воды. Приезжайте завтра обедать ко мне. Жена с ребенком сейчас в Сент-Леонарде, уехала подышать морским воздухом.

Кенелм принял приглашение.

Обед удовлетворил бы самого Брийа-Саварена, он был безукоризнен, а красное вино — редкий нектар, лафит 1848 года.

— Я никогда не пью его, — сказал Уэлби, — иначе, как в обществе кого-либо из моих друзей.

Кенелм пытался вовлечь хозяина в разговор о новых произведениях, написанных по чисто реалистическим канонам.

— Чем больше эти книги претендуют на звание реалистических, тем менее они реальны, — сказал он. — Я готов предположить, что вся школа, которую вы так систематически создавали, ошибочна и реализм в искусстве невозможен.

— Вы, пожалуй, правы. Я серьезно поддерживал эту школу, потому что был разъярен на приверженцев идеализма, а то, что человек отстаивает серьезно, потом почти всегда оказывается ошибочным, особенно когда ты чем-либо возмущен. Я не был настроен серьезно и не был разъярен, когда писал те статьи, которым обязан своим местом.

Тут мистер Уэлби сладко потянулся и, поднеся рюмку к губам, с наслаждением вдохнул аромат вина.

— Вы огорчаете меня, — ответил Кенелм, — грустно сознавать, что на нас в юности влиял учитель, который теперь смеется над собственным учением.

Уэлби пожал плечами.

— Жизнь состоит из постоянно чередующихся процессов: мы то учимся, то разучиваемся, но зачастую полезнее разучиваться, чем учиться. А раз я перестал быть критиком, мне все равно, ошибался я или был прав, когда играл эту роль. Мне кажется, я прав, занимая свое доходное место. Пусть мир идет своим путем, лишь бы он не мешал нам жить в нем.