"Имеет ли право человек, — говорил себе Кенелм, садясь в экипаж, употреблять, весь блеск своего редкого остроумия, все достижения своей редкой учености на то, чтобы сгонять молодое поколение с безопасных старых путей, по которым молодежь, предоставленная самой себе, непременно пошла бы, — со старых путей, окаймленных романтическими реками и тенистыми деревьями, и направлять эту молодежь на новые пути по бескрайним пескам, а потом, когда она ослабеет и утомится, говорить путникам, что ему решительно все равно, на верном или ложном пути они износили обувь, только бы самому добраться до summum bonum  философии в виде удобных туфель?"

Прежде чем он успел разрешить свое недоумение, экипаж остановился у дверей того министра, которому Уэлби в свое время помог добиться власти.

В этот вечер в доме великого человека собрался весь модный свет. Это был для министра критический момент. Судьба кабинета зависела от результата запроса, который ожидался в нижней палате на следующей неделе. Великий человек стоял у входа в апартаменты и принимал гостей, между которыми находились авторы враждебного запроса и предводители оппозиции. Однако он улыбался им не менее любезно, чем самым дорогим друзьям и верным сторонникам.

"Вот это, по-видимому, и есть реализм, — сказал себе Кенелм, — но он не приносит удовлетворения". Прислонившись к стене, Кенелм с интересом изучал выразительную, физиономию знаменитого хозяина дома. За вежливой улыбкой и учтивым обращением Кенелм, подметил признаки озабоченности. Глаза. рассеянно блуждали, щеки впали, лоб был нахмурен. Кенелм отвел глаза и посмотрел на оживленные лица людей, неторопливо шествующих по более, проторенным путям жизни. Их взор не был рассеян, они не хмурили лба и, рассуждая о пустяках, чувствовали себя вполне на своем месте. Многих интересовала приближавшаяся борьба, но это был интерес держащих не слишком рискованные пари на скачках, риск достаточный, чтобы пощекотать нервы зрелищем состязания, но все же не настолько значительный, чтобы выигрыш возбудил большую радость, а проигрыш сильное горе.

— У нашего хозяина нездоровый вид, — сказал Майверс, подходя к Кенелму, — я замечаю признаки скрытой подагры. Вы знаете мой афоризм: "Ничто не вызывает так подагру, как честолюбие, особенно парламентское".

— Вы не принадлежите к числу тех друзей, которые стараются навязать мне источник этой болезни; позвольте поблагодарить вас за это.

— Ваша благодарность направлена не по адресу. Я, напротив, очень советовал бы вам посвятить себя политической карьере.

— Несмотря на опасность получить подагру?

— Да, несмотря на эту опасность. Если бы вы могли смотреть на жизнь так, как смотрю я, мой совет был бы иным. Но ваши мысли переполнены сомнениями, фантазиями и причудами, и вам ничего не остается, как дать им свободный исход в деятельной жизни.

— Вы сами до некоторой степени способствовали тому, что из меня получился бездельник. Поэтому отчасти отвечаете за мои сомнения, фантазии и причуды. По вашей рекомендации я был отдан в учение к мистеру Уэлби в том критическом возрасте, когда, сгибая ветвь, дают новое направление дереву.

— И все же я горжусь своим советом. Я могу повторить доводы, которые тогда побудили меня его подать: молодому человеку чрезвычайно выгодно начать жизнь, тщательно ознакомившись с новыми идеями, которые так или иначе будут влиять на его поколение. Уэлби был самым даровитым носителем этих идей.