Васса Хрилгет, звали они ее. Я отлично понимал почему.

- Ага, окей, - пробормотал я. - И чего ты ждала от меня? Что нужно сделать? - Не то чтобы я ожидал ответа. Или нуждался в ответе.

Я поморщился, смотря на оранжевый рассвет на краю неба. Слишком рано для кофе, точно. Может, найду зерна на кухне, пожую как аспирин... вот еще какой хреновины не хватает этому миру - голова раскалывается уже не от барабанов, от мигрени...

Еще не вполне проснувшись, я натянул сапоги и шарил в поисках куртки, когда вдруг сообразил: свет зари не пульсирует. - Ох, - сказал я. - Ох, дерьмо.

А это что за шум? Голоса?

Я встал на койку и налег на раму окна, пока не открылась щель.

Да. Голоса вдалеке, тихие, но ясные...

- Дизрати голзинн Экк!

Окей. Не сон. Не видение.

Пророчество.

Я сжался, отстраняясь от окна. - Сукин сын.

Мне что, разбираться с этим, даже не испив кофе? - Сукин сын. - Я протер больные глаза. - Ага, ладно. Как скажете.

Подняв и зафиксировав раму окна, я схватился за подоконник, с утренним стоном человека среднего возраста подтянулся, перебросил ногу через край. Заскользил по крыше мансарды, собирая животом сажу и осколки черепицы; и когда наконец встал на колени, потер затылок, озираясь в поисках лестницы. Уже хотелось отлить.

Далекий прилив рева огриллонов, вопли ужаса, боли и ярости. Человеческие. Наверное.

Там: за три или четыре квартала. Оттуда доносятся голоса, там пламя. Отнюдь не заря.

Здания в огне.

Я вдохнул дым. Вода стекала с лица на голую грудь, порождая мурашки. Я глянул вниз, на теплую смятую постель - но ложная заря привлекала больше. Там тоже, казалось, было тепло.

Я уже пятился, чтобы набрать разбег и прыгнуть на крышу напротив, когда подумал: сладостный трах, какого рожна я делаю?

Мне пятьдесят лет, ради всего дрянного. Пятьдесят лет старости, а готов бежать по крышам в сторону кровавой бойни. Без цели. Просто ради того, чтобы быть там. Приходи-кто-хочешь.

Даже без рубахи.

Я потряс головой и поднял руку, будто приказывая какому-то траханому козлу убираться в ад. - Не мое дело.

Прозвучало неубедительно. Ни для кого.

- Не мое дело. - Так лучше. Вполне годно.

К воплям и стонам добавился сочный барабанный ритм. Стрельба. Очень громкая: крупный калибр. Хриллианцы прибыли.

Все, что нужно, узнаю утром. Когда перестанут палить.

"Хочешь, чтобы я засунул стареющую задницу в мясорубку?" Я монологировал для аудитории из одного слушателя. "Так посули выгоду".

Бог не ответил.

Я пожал плечами. - Делай что хочешь, - сказал я вслух. - Пойду в кроватку.

Сидеть на краю кровати. Склонившись грудью до коленей. Смотреть в пол. На мокрое пятно там, куда сплюнул воду. Пятно размером с ладонь, местами вода уже просочилась в дерево сквозь ветхую подстилку.

Она была на вкус как кровь...

А теперь, в тусклом свете пожара сквозь окно в скошенной крыше, она и выглядела как кровь.

Пушечный огонь и вопли.

- Дизрати голзинн Экк!

И бульканье все в том же черном болоте сна: каменные стены рушатся под кулаками, двое меня прыгают в спальню, полно криков и крови - тощий, бледный хуманс лежит, умирает поперек тела юной стриженой рыжеволосой...

И слюна капает с клыков-бивней, когда оба меня слышат плач из двух корзин у кровати...

Да в собачью жопу засуньте все пророчества!

Я натянул рубаху. Чуть подумав, добавил куртку и все остальное: ножи, пружинную дубинку, гарроту и запасные гранаты для автомата. Даже пачку зубочисток.