Увидев, что Кир как-то неуверенно держит в руках оружие, маг велел ему протянуть к нему ладони и, взглянув на глубокие царапины, посыпал их каким-то розовым порошком из небольшой склянки, которую выудил из кармана. Царапины не исчезли, но боль тотчас прошла и теперь ему было гораздо легче обращаться с автоматом. Подъехав к запертым воротам уже и так озлобленный сверх всякой меры, рыцарь заорал громовым голосом:

— Эй, вы, ублюдки! Прихвостни жирной свиньи Барраса, немедленно открывайте ворота, это приказываю вам я, маршал Торсен. Считаю до десяти и если вы не откроете ворота, то я вас всех до одного перестреляю. — В ответ не послышалось ни единого звука и Кир начал считать — Один, два, три… — Однако, это ему быстро надоело и он взревел бешенным голосом — А, к дьяволу! Подыхайте, свиньи, чтоб вам всем пусто было!

С этим воплем, полным ненависти, он выстрелил из подствольника в верхнюю часть ворот два раза подряд. Один за другим раздались два оглушительных взрыва и верхнюю часть ворот, как корова языком слизала. Вслед за этим сразу послышались испуганные крики защитников крепости:

— Пощады! Пощады! Мы сдаёмся!

Кирилл вскинул автомат к плечу и принялся бегло, но довольно внимательно осматривать окна-бойницы замка. К своему удовлетворению он увидел, что ни у кого из слуг ростовщика не возникло желания выступить против них с оружием и обессилено опустил автомат. Ворота отчаянно скрипя, вихляясь и судорожно дёргаясь, медленно открылись. У него не было никакого желания въезжать в замок. Перед ним и так собралось вполне достаточное число желающих, но первым к воротам направился на белом жеребце Телемак, которого сопровождало человек двадцать парней в голубых мундирах и это был только первый отряд полиции.

Дело было сделано ещё до обеда и Кир, тронув поводья, повернул своего коня и шагом поехал от замка. Тетюр, цокая языком и охая, ехал рядом. В принципе он уже мог спешиться и отдаться в руки мага-врачевателя, но в его голове, вдруг, зародился ещё один гениальный план. Хотя после примочек, сделанных Ханг Туахом ему стало немного легче, спину при каждом шаге лошади пронзала тупая, ноющая боль. Стараясь держать на лице улыбку, хотя ему было бы гораздо легче, если бы он матерился, Кир подумал: — "А ведь этим стоит воспользоваться. Если Эльза увидит меня всего в бинтах и окрававленного, то ей станет меня жалко и она уже не станет кокетничать, а раз так, то мне нужно поскорее добраться до дома". Хитро подмигнув Тетюру, он заулыбался.

Думая о том, что сказать девушке, он выехал из проезда, ведущего к замку на улицу и пришпорил коня, пустив его сначала легкой рысью, а потом и вовсе галопом. Как он ни старался, ему в голову всё время лезла какая-то выспренняя чушь, вполне пригодная для тех девчонок, которые лезли к нему в штаны сами, но вовсе не для такой чудесной девушки. Он просто не мог говорить ей те же самые слова, что говорил Мари и Гретхен, Изольде и Софи, всем другим очаровательным ильмианкам, с которыми ему уже удалось познакомиться. Тут нужны были совсем другие слова и даже жесты, но вот беда, как раз их-то он и не мог найти даже в более мирные времена, а тут ещё эта ноющая боль в спине и, как следствие, жгучее желание по привычке громко и грязно выматериться.

Сцепив зубы, чтобы не помянуть добрым словом Барраса, его мамашу и всех родственничков ростовщика вплоть до семнадцатого колена с королём в придачу, он скакал по Благодатной улице галопом. Впереди него мчался Камил и время от времени диким голосом ревел, разгоняя толпу.