– Вообще какие‑либо признательные показания дал?

– Не могу сказать.

– Почему?

– Следствие еще не закончено.

– Он удивился, когда его задержали?

– Без комментариев.

– Семья у него есть?

– Без комментариев.

– Но живет он под Худиксваллем?

– Да.

– Чем он занимается?

– Без комментариев.

– Каким образом он связан с убитыми?

– Поймите, я не могу это комментировать.

– Но и вы поймите, что телезрители интересуются случившимся. Это же второе масштабное смертоубийство в Швеции.

Робертссон удивленно приподнял брови:

– А какое же первое?

– Стокгольмская кровавая баня.[3]

От неожиданности Робертссон рассмеялся. Биргитта Руслин аж застонала, потому что интервьюер не отставал.

– Едва ли такое сравнение уместно, – сказал Робертссон. – Но я не стану с вами спорить.

– Что будет теперь?

– Мы еще раз допросим арестованного.

– Адвокат у него есть?

– Он хочет, чтобы его защищал Томас Будстрём. Но вряд ли это получится.

– Вы уверены, что взяли того самого человека?

– Рано пока говорить об этом. Но я удовлетворен, что мы его арестовали.

Интервью закончилось. Биргитта убавила громкость. Стаффан посмотрел на нее:

– Что скажет госпожа судья?

– Они определенно что‑то раскопали. Иначе никогда бы не получили ордер на арест. Однако его взяли под стражу лишь по подозрению. Робертссон либо осторожен, либо ему больше нечего сказать.

– Один человек мог натворить такое?

– Он вовсе не обязательно действовал в одиночку, просто арестовали пока только его.

– Мог человек в здравом рассудке учинить эту резню?

Биргитта помолчала, прежде чем ответить:

– Может ли безумное деяние быть спланированным? Ни ты, ни я наверняка сказать не в состоянии.

– Значит, поживем – увидим.

Они выпили чаю и рано легли спать. Стаффан приложил ладонь к ее щеке.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– О том, что в Швеции невероятно много лесов.

– Мне показалось, тебе по душе на время отрешиться от всего.

– От чего? От тебя?

– От меня. И от судебных тяжб. Маленький бунт среднего возраста.

Она придвинулась поближе к нему:

– Временами я думаю: неужели это всё? Несправедливо, конечно, знаю. Ты, дети, работа – чего еще желать? Я о другом. О чем мы думали в юности. Что мало понимать, надо еще и изменить. Оглянешься вокруг и видишь, что мир стал еще хуже.

– Вовсе нет. Мы меньше курим, у нас есть компьютеры и мобильные телефоны.

– Вся земля словно бы разрушается. И наши суды чуть не в самом низу, что касается защиты хоть какой‑то моральной порядочности в стране.

– Ты об этом думала на севере?

– Пожалуй. Настроение у меня слегка мрачное. Но вероятно, порой надо быть мрачным.

Оба умолкли. Биргитта ждала, что он повернется к ней. Но нет.

Не можем пока, разочарованно подумала она, одновременно недоумевая, почему сама не в состоянии сделать то, чего не сделал он.

– Нам бы стоило уехать куда‑нибудь. К тому же кой‑какие разговоры лучше вести при свете дня, а не на сон грядущий.

– Может, надо бы отправиться в паломничество, – сказала она. – В Сантьяго‑де‑Компостелу, по всем правилам. Набить рюкзаки камнями, каждый камень – проблема, с которой мы боремся.