Лина с упорством начинающей фигуристки, шлепнувшейся на лед, раз за разом пыталась подняться. Руки и ноги не слушались, сами разъезжались в стороны, она скользила по полу и падала снова и снова. Наконец ей удалось встать на четвереньки, и женщина, помогая себе руками, села на пол. Интересно, сколько она здесь пролежала? Час? Два? А, может быть, всю ночь? Похоже, сквозь решетку в зал пробиваются рассветные лучи солнца. Все очень странно… Почему ей трудно сосредоточиться? Мысли постоянно путаются и ускользают. Как она попала в это восточное святилище? Почему покорно позволила себя здесь запереть? Кто и почему хочет избавиться от нее? Она хотела крикнуть:

— За чтоооо? — но вместе этого еле слышно захрипела.

Лина вновь почувствовала резкую боль в руке и поднесла ее к глазам. На внутренней стороне локтя, на самом сгибе виднелось еле-заметное красное пятнышко.

«Похоже, мне вкололи какой-то сильный наркотик или снотворное, — догадалась пленница. — Вот только когда, в какой момент? И, главное — кто? Вспомнить бы, это сейчас самое главное…».

Надо соображать быстрее. Скоро откроется дверь, и … Кто окажется за ней? Монахи? Верующие? Или тот злодей, что привел ее сюда? Кто он? Во всяком случае, кто бы он ни был, нужно сразу сбить его с толку, не дать увести себя на заклание, как телушку на веревке. Нельзя позволить сделать себе повторный, возможно, уже смертельный укол. Боже, и кому она, не очень молодая и совсем не богатая женщина, могла помешать здесь, в Пекине?

— Ты слышишь меня, золотой Будда! — крикнула Лина, но ее голос опять сорвался на хрип, и она, опомнившись, заговорила быстрым шепотом. — Знаешь, Будда, открою тебе тайну. Мой ангел-хранитель, моя Святая Ангелина всегда помогает мне…. Но сейчас она осталась за дверью твоего храма. Здесь вся надежда на тебя. Помоги мне, Будда, ты же знаешь, что Бог един! Обещаю, я стану еще добрее и терпимее к людям. Я всегда буду делиться с ними своим временем, своим душевным теплом, ну и деньгами, если потребуется…

Будда молча и надменно взирал на женскую фигурку, простиравшую к нему с пола в отчаянии руки.

Лина собрала последние усилия, подползла к двери и, ухватившись за косяк, с трудом поднялась на ноги. Продолжая опираться о дверь, узница всем телом навалилась на нее — та оказалась заперта. Что делать? Когда створки распахнутся, будет поздно. Слишком поздно…

Внезапно послышались гулкие шаги…

Лина лихорадочно огляделась. Поблизости — ничего подходящего для защиты от невидимых врагов… Разве только вот это…

Опасность придала ей сил. Пленница вытащила из большой китайской вазы белые лилии, пристроила их у подножия Будды и, обхватив вазу двумя руками, притаилась за резной колонной. Только бы сердце не стучало так громко! Надо затаить дыхание. Еще секунда! Вот сейчас…

Она уже ясно различала голоса, тихо звучавшие за дверью по-английски. Один голос показался ей странно знакомым. Наконец дверь отворилась, и Лина едва сдержала крик. В храм вошел…. Кристиан собственной персоной! Он был в сопровождении высокого буддийского монаха в желтом облачении. Большая круглая голова монаха на жирной шее была наголо выбрита, а степенная походка говорила о высоком сане. В руке у Кристиана сверкнул какой-то предмет.

«Шприц! — догадалась Лина и едва не уронила вазу. — Кристиан хочет сделать мне еще один укол, чтобы я продолжала спать долго-долго, а потом, может быть, уснула навеки. Сейчас настоятель кликнет монахов, и они, молчаливые и послушные, как тени, оттащат мое тело в тайные покои, не задавая лишних вопросов. И я, если даже сразу не умру, буду валяться там беспомощная и безмозглая, как овощ… Настоятелю нельзя терять ни минуты, скоро в молельню придут верующие.