Китаец натянуто улыбнулся и, окинув иностранку пристальным взглядом, едва удержался от едкого смешка. Растрепанный вид европейки буквально вопил о том, что она не ночевала в отеле.
— А вы точно у нас живете? — засомневался китаец.
— У вас, у вас, — почти закричала Лина. — В номере 503. Вместе с моим мужем.
— Музем? — удивился китаец и еще раз внимательно взглянул на Лину. — А как зовут васего муза?
— Петр. Петр Васильев, можете проверить в компьютере. А меня Ангелина. Ангелина Томашевская.
— Муз спал один? — китаец, перестав вообще что-либо понимать, нашел их фамилии в компьютере, кивнул, как фарфоровый болванчик и снова уткнулся в экран.
Лина не уходила.
— Вас муз в номере, — портье неохотно оторвался от экрана и уточнил, — клюсь он есё не сдавал.
У Лины едва хватило сил, чтобы добраться до номера и слабо поскрестись в дверь.
«Боже, почему Петр медлит? Что с ним? Только бы он был жив! Петр, отзовись! Скорее, ну скорее же!». Она застучала громче.
Наконец дверь распахнулась, и Лина буквально рухнула к мужу в объятия.
— Линочек! Девочка моя! Жива! Ну, слава Богу! Твой телефон замолчал около пяти вечера. Я ждал тебя до ужина, потом всю ночь, стучался в номер Кристиана, но без толку. Под утро я не выдержал и позвонил в полицию. Теперь они и тебя, и стилиста повсюду ищут, надо срочно дать отбой и… — Лина смотрела на бледное, словно посыпанное белой пудрой, как у китайских принцесс, лицо мужа, слышала звучание родного голоса, но смысл сказанного ускользал от нее. Она покачнулась и едва не упала. Петр дотащил жену до кресла, бережно усадил в него, включил электрический чайник, стоявший на тумбочке.
— Хорошо, что в номерах китайских гостиниц везде электрические чайники, они же термосы, а также чашки и заварка, не то, что в Европе, — едва успела подумать Лина и… мгновенно уснула…
Когда Лина открыла глаза, над ней склонились трое. Петр, по-прежнему бледный и растерянный, и те двое вчерашних полицейских, Первый маленький, а второй длинный. Все трое, смотрели на нее с искренним сочувствием.
— Хоросо, сто вы зывы, — сказал высокий. — Мозете говорить?
— Могу, — сказала Лина и жестом предложила полицейским присесть. — Скажу главное: я пока многого не понимаю.
— Вам не надо понимать, вам надо плосто пить сяй и говолить, — сказал китаец, улыбаясь и кивая Лине.
И она заговорила. Когда Лина рассказала о событиях последних двух дней, вернее, то немногое, что она помнила, все надолго замолчали.
— Непонятно, засем он это сделал? — сказал маленький китаец, не переставая улыбаться. — Засем худознику надо было вас плятать? Или дазе убивать?…
— Ну, кое-что я все же поняла, — медленно сказала Лина, — жаль, что слишком поздно…
Трое мужчин опять уставились на нее в полном молчании.
— Похоже, — продолжала Лина, — наш стилист — не только художник…
— А кто зе он? — удивился длинный китаец. — Луский спион?
— Да бог с ним, — возмутился в ответ Петр. — Хоть балерина. Ну, а моя жена-то тут при чем? Зачем ему был нужен весь этот маскарад с экскурсией и опасные игры в монастыре? И потом — лишь по чистой случайности я не поехал с ними. Никогда себе этого не прощу… — Петр посмотрел на Лину и отвернулся к окну. Лине показалось, что в глазах его блеснули слезы. — Думаю, он просто сумасшедший. |