7

– Как же выразить мне тогда свою благодарность? Как продемонстрировать миру, как ценю я тебя, мой друг?

Кейн делает глубокий медленный вдох и произносит с нарочитым бесстрастием, будто пытаясь самый отзвук всякого чувства изгнать из голоса, – так судья обращается к присяжным перед вынесением приговора:

– Мы не друзья.

– Кейн…

– Нет, – безжалостно отрезает Кейн. – Я сдружился в некотором роде с человеком по имени Тан’элКот. Теперь он мертв. Ты – я даже не знаю, кто ты такой, но ты мне не друг.

– Ты знаешь, кто я – тот, кем ты сотворил меня, Кейн.

Я само Поднебесье.

И я друг тебе .

– А я тебе – нет. Ты убил мою жену, тварь. Ты пытал мою дочь .

– И благодаря этим преступлениям мы с тобой спасли мир .

– В жопу такой мир. Ты можешь спасти десять миров. Ты можешь спасти всю вселенную, пропади она пропадом, но я про тебя не забуду. Мне плевать, что ты господь бог. Когда-нибудь как-нибудь, но я до тебя доберусь.

– Была война, Кейн. Мы оба сражались за то, что любим .

– И что с того?

– Чтобы победить общего врага, пришлось чем-то пожертвовать .

– Да? И чем же пожертвовал ты ?

– Очевидно, твоей дружбой .

Кейн долго-долго смотрит на свои руки, то сжимая кулаки, то вновь разжимая, глядя, как они преображаются из орудий в оружие и обратно в орудия.

– Я видел статую, – произносит он наконец. – В ночь пожара. «Царь Давид». Очень было похоже. Хорошая статуя. Твоя лучшая работа. Но не про меня.

– Не соглашусь .

– Я не твой «Давид».

– Ах, в этом смысле – безусловно, ты прав, как бы мне ни хотелось, чтобы ты ошибался. Я не согласен в другом: «Царь Давид» – не лучшая моя работа. Лучшая – ты .

– Блин.

– Я вижу перед собой человека, сокрушенного судьбою сильней, чем та глыба мрамора, и собравшего из осколков нечто большее, чем сумма частей. Художник во мне до скончания веков будет гордиться моим участием в той работе. Если нам с тобою суждено оставаться врагами – пусть так.

Говорят, что истинная мера величия – личности твоих врагов. Если это правда, Я горд твоею враждою, Кейн.

Кейн?

– Хм? – бурчит тот. – Ты что-то сказал?

– А ты не слушал .

Он пожимает плечами.

– Когда ты начинаешь нудеть, у меня глаза стекленеют. Я вот думал: этот фокус с новым телом – ты можешь сделать такое любому, кто душою касался реки?

– Могу .

На лице Кейна вспыхивает волчья ухмылка.

– Тогда я нашел для тебя императора.

Вот тут на сцену снова выхожу я.

8

Признаюсь, что наблюдал за своим воскрешением неоднократно. Оно завораживает меня, и не только потому, что церемония вышла впечатляющая. Ее провели в Успенском соборе пару недель спустя. В церемонии участвовали здоровенный бронзовый идол Ма’элКота, священные статуи всех божеств Анханы, большой хор элКотанских жрецов, все высшее дворянство и большая часть поземельного дворянства Империи, неописуемое количество ладана, гимнов, псалмов, петард и бессчетные символические щепотки того, сего и пятого-десятого: песок из Теранской дельты, бокал тиннаранского бренди, яблоко из садов Каарна et cetera ad infinitum*.  Моим воскрешением завершалось недельное общеимперское празднество. Получился, по выражению Кейна, «самый большой бродячий цирк во всей истории человечества».