) Когда я увидела, как Кэл пересек Калье-Монсеррате, а затем пропал из виду, растворившись в глубине квартала Экстрамурос, мне самой захотелось исчезнуть. Я унесла бы с собой все мои тайны и своей ложью свела бы на нет мою жизнь.
О, как ненавидела я себя в ту минуту! Сидя на скамье, я кляла собственную нерешительность самыми крепкими французскими ругательствами, затем перешла на непристойную американскую брань, которой выучилась на Манхэттене от самых вульгарных из сестер, проживавших в тамошнем Киприан-хаусе, доме удовольствий. Если бы кто-то увидал меня в тот момент, он принял бы меня за безумную, потому что я принялась громко сетовать на свое малодушие. Потом мне это надоело, я встала и произнесла по-французски (представьте себе, вслух):
— Plus jamas! Довольно!
То была, наверное, моя клятва, мое обещание, данное самой себе. Я расскажу все. Хватит лгать. Начинается новая жизнь.
Поспешно — причем до такой степени, что чуть не плюхнулась в дорожную пыль и не оказалась под высоченными колесами одного из тех экипажей, что являются истинными кубинскими диковинками: только представьте себе эти volantes, влекомые конными упряжками по оживленным улицам, — так вот, я чрезвычайно поспешно пересекла улицу Калье-Монсеррате и ринулась к городским воротам. Однако Каликсто нигде не было видно. Я остановилась и услыхала, как бьют часы на часовой башне, и в этот миг для меня начался мучительно длинный отсчет двадцати четырех — нет, теперь уже двадцати трех — часов, оставшихся до той долгожданной минуты, когда закончится моя жизнь во лжи.
Не зная иного пути, кроме того, по которому мы уже прошли, я повернула назад и побрела по Калье-Обиспо по направлению к часовой башне. И только когда я поняла, что иду на Калье-Игнасио и приближаюсь к постройкам, похожим на нечто вроде окруженного стеной городского монастыря (если судить по изобилию продававшихся рядом цветов и множеству дуэний под мантильями, окружавших своих девственных подопечных), я развернула свою карту Гаваны. Я хотела найти место, где нам с Каликсто предстояло встретиться.
Ну да, вот же он, прямо на углу Калье-Игнасио и Дель-Эмпедрадо, тот самый собор. Его архитектура, как и замшелый от времени фасад, красноречиво свидетельствовала о многовековой истории испанского владычества на Кубе. Внутрь я не пошла. Вместо этого я смотрела, как женщины толпятся у невероятно большого портика собора, выходящего на площадь Эмпедрадо. Белые дамы были одеты в черное, а черные в белое, и этот незамысловатый костюмированный бал подсказал мне, что делать дальше.
Да, платье! Ибо без Каликсто, чье присутствие действовало ободряюще, меня внезапно охватил страх разоблачения. Это предчувствие нахлынуло, пока я задумчиво изучала карту города и вдруг обратила внимание, как близко отсюда находятся порт, площадь Плаза-дель-Армас и Губернаторский дворец. Нет, лучше мне все-таки не появляться в центре города. Меня могут схватить власти — ведь документы у меня поддельные — или кто-то из экипажа «Афея». Итак, решено — платье.
Наверное, на то были и другие причины. Я скучала по женским безделушкам, пышным украшениям, всяческой мишуре. Слишком долго мне пришлось носить брюки. И я не сомневалась: когда Каликсто увидит меня в платье, он будет поражен моей второй, женской ипостасью. Да, решено: завтра к нему явлюсь та же я, но только куда более настоящая, истинная. И вправду, раз я решилась рассказать ему все, надо и показать ему все.
Просто поразительно, что в то время я могла думать о таких вещах!
H?las, я решилась и спешно вернулась в магазин, мимо которого совсем недавно прошла. Помню, он находился на пересечении Калье-Обиспо и улицы Сан-Игнасио. Под вывеской «Лa Диана» я приобрела отрез самой лучшей льняной ткани, какую можно найти только в Гаване, где ее называют «болан». |