Из ста тысяч экю, которые полагалось выплатить
Наваррскому, тот не увидел ни гроша. А тем временем друга короля осыпали
благодеяниями и золотом. И наконец, наконец в обход всех договоров и
соглашений, графство Ангулемское было пожаловано Карлу Испанскому, а Карлу
Наваррскому пришлось вновь довольствоваться весьма туманными посулами.
Вот тогда-то в отношениях между Карлом Злым и Карлом Испанским
пробежала черная кошка: сначала они стали относиться друг к другу с
холодком, потом со злобой, а вскоре и с неприкрытой ненавистью. Карл
Испанский вел игру наверняка и твердил королю: "Вот видите, дражайший сир,
я оказался совершенно прав! Я давно понял, что ваш зять плетет интриги,
восстает против вашей воли. А теперь он обозлился на меня за то, что я вам
беззаветно служу".
А порой он делал вид, будто вообще собирается покинуть французский двор
- он, бывший в такой великой милости, - если только братья Наваррские не
прекратят на него клеветать. И тогда он говорил совсем так, как говорят
любовницы: "Уеду, непременно уеду в глушь, за рубежи вашего государства, и
буду жить там памятью о любви, что вы мне дарили столь щедро. Или умру
там! Ибо вдали от вас душа моя отлетит от бренного моего тела!" И этот
удивительный коннетабль при посторонних заливался слезами.
А так как король Иоанн бил без ума от своего испанца и на все смотрел
его глазами, он с упорством, достойным лучшего применения, старался
превратить в заклятого врага своего кузена, которого сам же выбрал себе в
зятья, рассчитывая приобрести надежного союзника.
Я вам уже говорил: на всем божьем свете нельзя найти второго такого
дурачка на престоле, так много напортившего самому себе... Впрочем, это
было бы еще полбеды, если бы он одновременно не напортил своей державе.
При дворе только и разговоров было что об этой ссоре. Уже давно
покинутая супругом королева шушукалась по уголкам с супругой Карла
Испанского... ибо он, коннетабль, был женат, только для вида конечно, на
кузине короля мадам де Блуа.
Королевские советники, хотя все они в равной мере раболепствовали перед
своим государем, разбились на две партии, в зависимости от того, считали
ли они для себя выгоднее связать судьбу свою с судьбой коннетабля или с
судьбой королевского зятя. И эти тлевшие под спудом раздоры были особенно
ожесточенными еще и потому, что наш король, который любил показать, что
все, мол, решает самолично, вечно взваливал на плечи своих приближенных
наиважнейшие государственные дела.
Видите ли, дорогой мой племянник, вокруг любого короля всегда плетутся
интриги. Но устраивают комплоты и заговоры только при слабом правителе или
при том, кто отмечен каким-либо пороком или ослаблен недугом. Хотел бы я
посмотреть, кто посмел бы даже помышлять о заговоре при Филиппе Красивом!
Да никто бы об этом и думать не решился, никто бы на такое дело не
осмелился. Я вовсе не хочу сказать, что сильные правители полностью
защищены от различных комплотов; но тут уж требуются настоящие предатели. |