Да, я тоже считаю, что если бы тебе удалось остановиться, мы могли бы быть вместе. Но судьба есть судьба, и если я – колибри, то ты – львица или, может, газель из той притчи, которой ты меня, если честно, изрядно достала: кем бы ты ни была, утром просыпайся и беги.

Но теперь у меня есть миссия, придающая смысл всему, что со мной было и чего не было, включая тебя: вырастить нового человека. И этот новый человек – восьмилетняя девочка, спящая сейчас в моём доме, под моей крышей. Она станет женщиной, станет новым человеком. Она для этого создана, и я не позволю каким бы то ни было переменам её испортить. Сил у меня хватит только на это – и на то, чтобы ответить тебе. Прости, Луиза, но больше я тебе писать не стану. Я очень тебя любил, правда, и сорок лет ты была первым и последним, о чём я думал каждый божий день. Но отныне это не так, потому что первая моя мысль теперь – о ней, последняя – тоже о ней, и между ними – ничего, кроме мыслей о ней. Иначе я теперь жить не могу.

Обнимаю

Марко

Новый человек (2016-29)

Есть на свете люди, готовые душу продать, лишь бы всю жизнь двигаться вперёд, узнавать что-то новое, побеждать, делать открытия, совершенствоваться – и обнаруживающие, что в результате долгих поисков вернулись к первичному импульсу, как раз и забросившему их в этот мир: для таких точки отправления и прибытия совпадают. Есть, впрочем, и другие, кто движется по длинному, полному ярких событий пути, даже не трогаясь с места, ведь мир сам скользит у них под ногами, уводя в итоге бесконечно далеко от точки, из которой они вышли: и Марко Каррера был именно одним из них. Теперь ему стало ясно: его жизнь имела чёткую цель. Так случается далеко не с каждой жизнью, но ему повезло. И болезненные испытания, оставившие на нём свой отпечаток, тоже имели цель – с ним вообще ничего не происходило случайно.

Разумеется, эту жизнь, его жизнь, трудно назвать нормальной: Марко всегда был отмечен печатью исключительности, начиная с небольших габаритов, на протяжении пятнадцати лет не позволявших ему слиться с общей массой, а затем и курса терапии, вызвавшей рост куда более бурный, чем ожидал прописавший её врач, и позволившей с этой массой слиться. Указанная терапия, которой Марко подвергли осенью 1974 года, вообще возымела эффект совершенно аномальный (хотя ради выяснения его причин душу никто всё-таки продавать бы не стал): целых шестнадцать сантиметров за восемь месяцев, с метра пятидесяти шести в октябре (при среднем росте для юношей его возраста метр семьдесят) до метра семидесяти двух (при среднем метра семьдесят два) в следующем июне, когда рост столь же внезапно прекратился. Или, точнее сказать, стабилизировался точно в центре медианного показателя для его сверстников: метр семьдесят четыре в шестнадцать, метр семьдесят шесть в семнадцать, метр семьдесят восемь в восемнадцать и ещё через год – последний сантиметр, которого как раз хватило, чтобы вывести его, уже практически взрослого, на уровень чуть выше среднего по стране.

Объяснений этому феномену так и не было найдено. Доктор Вавассори ожидал результата не через восемь, а только через пятнадцать месяцев, и прогнозировал увеличение роста лишь на скромные две трети от достигнутого, что превратило бы Марко Карреру из жертвы гипоэволюции в нормального, пусть и не слишком высокого юношу. Летиция, по-прежнему истово веровавшая озарениям Дарси Вентворта Томпсона, убедила себя, что терапия не имела к трансформации Марко никакого отношения и что её сы́ночка в любом случае совершил бы этот скачок благодаря намертво впечатанным в генетический код инструкциям: попросту говоря, в его природе всё было заложено с самого начала – сперва отставание в росте, затем неукротимая вспышка, а после (и эту странность, по её мнению, мог объяснить только Томпсон) – выравнивание в соответствии с традиционной антропометрической нормой.