– Так ведь я его не знаю! Даже не видел ни разу!

– Кто же тогда оплачивает её пребывание в этом... месте?

– Пилот, отец их дочери. И ведь Грета, девчушка эта, сестрёнка Адели... Ей тоже придётся сказать, только это будет та ещё проблема: они как раз недавно стали наконец сближаться.

– Мне кажется, Вам стоит поговорить с тем человеком. С ним-то Вы знакомы?

– С пилотом?

– Да. Знаете его?

– Нет. То есть, мы встречались – всего раз, тринадцать лет назад, когда я забирал Адель, потому что я тогда заехал за ней к ним домой, – но с тех пор не виделись. И потом, Марина ведь с ним развелась.

– Однако именно он оплачивает её содержание.

– Да.

– Значит, должен быть человеком порядочным. С ним и нужно говорить.

– Но я не хочу, доктор Каррадори! В этом и суть! Потому-то я Вас и побеспокоил. Я никому не хочу об этом говорить. Никому не хочу сообщать. Да и как? По телефону? Или мне нужно подорваться и ехать в Мюнхен, чтобы сказать человеку, который увёл у меня жену, что моя дочь погибла? Я с такой ношей не справлюсь.

– Прекрасно Вас понимаю.

– Мне даже тело ещё не вернули, оно где-то там, в прокуратуре, и, чувствую, когда его всё-таки вернут, сил у меня едва хватит, чтобы разобраться с похоронами. Какая уж тут Германия?

– Ну так и бросьте её. Не хотите – не делайте.

– С другой стороны...

– С другой стороны – что?

– ...

– ...

– Простите...

– ...

– Это ещё не всё, но...

– ...

– ...

– ...

– Я немного... Вы уж простите меня, я на транквилизаторах.

– Ничего, не волнуйтесь.

– Как я и говорил, это ещё не всё.

– ...

– ...

– Ну так продолжайте.

– Два года назад Адель родила девочку. Кто отец – неизвестно, Адель не сказала. Малышка – просто чудо из чудес, уж поверьте, доктор, это я не только как дедушка говорю, она и в самом деле новый человек, совсем другой: смугленькая, то есть... в общем, мулатка, плюс у неё японские черты, волосы курчавые, а глаза голубые. Как будто все расы в ней соединились, понимаете?

– Прекрасно понимаю.

– Попахивает расизмом, наверное, но Вы же, я надеюсь, понимаете, что слово «раса» я употребляю только удобства ради.

– Понимаю.

– Так что она одновременно африканка, азиатка и европейка. Совсем маленькая, но уже очень развитая: говорит, всё понимает, картины рисует, и это в два года! Она со мной и с матерью росла, мы ведь вместе жили. Я ей, понятно, дедушка, но вместе с тем и вроде отца что-то.

– Разумеется.

– И поверьте, доктор Каррадори, я только ради неё ещё и трепыхаюсь. А не будь её, уже бы камень на шею – и в речку.

– Что ж, тогда хорошо, что она есть.

– Ну и Марина, в общем, тоже с ней знакома, с девочкой-то. Адель брала её с собой, когда ездила летом к матери. Помните, я запнулся, не закончил фразу?

– Да.

– Я как раз хотел сказать: в последнее время казалось, что Марине, уж и не знаю почему, эти встречи с внучкой на пользу пошли. Ей явно лучше стало. Дочка, по крайней мере, так говорила. Настолько лучше, что Адель решила приезжать почаще, мы даже Рождество собирались там встретить, в смысле, меня она тоже просила поехать в Германию с ней и с малышкой, и я согласился. Получается, даже если я Марине сейчас ничего говорить не буду, потому что не могу, нет у меня на это сил, она ведь сама проявится, и вот тогда мне уж точно придётся ей сказать, что Адель погибла, а я ей даже не сообщил.