– Уезжай, – не сдаётся Неназываемый. – Не стоит играть с огнём.

Вот только всё с тех пор поменялось, и теперь они вызывают друг у друга лишь сочувствие. Но Неназываемый стар и одинок, его жизнь клонится к закату, в то время как Марко Каррера, который больше смахивает на его сына, всё ещё в расцвете сил и с надеждой смотрит в будущее, потому что у него есть Мирайдзин. И тут ему вдруг становится ясно, что привело его сюда: интуиция Каррадори, подарившего ему гамак, его собственная бесцеремонная привычка таскать этот гамак везде и всюду, нисколько не сочетающаяся с ролью любящего дедушки, которым он старался быть и которым был для всех окружающих, – весь этот пазл сложился 29 февраля, в день, которого нет. И вся рассеянная по миру любовь, всё потраченное впустую время и вся испытанная боль – все они вместе были той силой, той мощью, тем жребием, что привёл его ​​сюда.

– Волки не задирают невезучих, Дуччо, – усмехается он. – Они задирают слабых.

Третье письмо о колибри (2018)

Марко Каррере

пьяцца Савонарола, 12

50132 Флоренция

Италия

Париж, 19 декабря 2018 г.

Марко,

читая книгу о Фабрицио де Андре, написанную Дори Гецци в соавторстве с двумя учёными, лингвистами – книга просто потрясающая, – наткнулась сейчас на отрывок, в котором эти лингвисты объясняют значение слова «эмменалгия»:

«Глагол emméno, по-гречески εμμένω, означает «оставаться верным себе», «держаться», «упорствовать» – то есть показывает намерение стоять до конца, невзирая на все муки и сожаления. Однако глагол этот коварен, поскольку emméno означает также «не подчиняться правилам, чужим решениям». Такова судьба всех человеческих существ – и не только человеческих: ведь даже Господь Бог вынужден подчиняться велениям свободной воли, если те вырываются за рамки ограничивающего их времени. Когда мы тоскуем, это слово становится для нас и ядом, и лекарством от будущих ран, и потому в некотором смысле бесполезно; ведь на самом деле, даже если оно и может излечить «некую» рану, люди, пока они честны с самими собой, отчаянно надеются, что обойдётся вовсе без ран».

Но Марко, это же о тебе! Никто не сравнится с тобой в упорстве, но ведь и избегать перемен ты умеешь лучше всех, совсем как тот коварный глагол, о котором пишут лингвисты: ты остаёшься верным себе, стоишь до конца, и тем самым неизбежно отказываешься подчиняться чужим правилам, чужим решениям.

И я вдруг поняла (почему и пишу вот так, ни с того ни с сего, точно зная, что ты не ответишь), что ты и в самом деле колибри. Честное слово. На меня словно озарение снизошло: ты – колибри. Но вовсе не потому, за что получил это прозвище: ты – колибри, поскольку, как и колибри, тратишь всю свою энергию на то, чтобы не двигаться с места. Семьдесят ударов крыльев в секунду, лишь бы оставаться там, где и без того находишься. В этом ты бесподобен. Ты можешь застыть в пространстве и во времени, можешь остановить пространство и время вокруг себя, а иногда даже вернуться вверх по течению времени и найти то, что потерял, – совсем как колибри, которые умеют летать задом наперёд. И потому быть рядом с тобой так чудесно.

И всё же то, что для тебя естественно, другим даётся лишь невероятным трудом.

И всё же склонность к изменениям, несмотря даже на некоторую вероятность, что не все они будут к лучшему, – свойственный человечеству инстинкт, а ты никак не можешь этого принять.

И всё же, и это самое главное, прилагать столько усилий, лишь бы остаться на месте, – иногда вовсе не лекарство, а рана. Вот почему быть рядом с тобой невозможно.