Подумал: «Да уж, не в таком виде я привык принимать дома женщин. Где мой роскошный халат? А французская туалетная вода? Почему не звучит музыка? Куда подевались красное вино и закуски?»

Посмотрел на Пимочкину. Отметил, что у девчонки неплохая фигура. Но не ощутил никакого волнения при осознании этого факта. Не случился ни прилив сил, ни… прилив крови.

Сам себе сказал: «Впрочем, сейчас речи о женщинах и не идет. Тоже мне… нашел женщину».

Указал рукой на тумбочку, на гору учебников.

– Почему это не учусь? – спросил я. – Вот, приготовил пару книжек на вечер. Только-только собирался их полистать, освежить в памяти знания. Прежде чем займусь немецким.

Майка скрыла мой живот, и комсорг тут же ожила. Она шагнула к кровати, взяла с покрывала книгу. Взглянула на обложку.

– Вижу, какие учебники ты читал, – сказала она. – Теперь понятно, почему ты вспоминал тогда Павку Корчагина. Твоя любимая книга? Хорошая. О настоящем комсомольце. Мы проходили ее в школе. А еще я кино смотрела. Василию Лановому идет буденовка.

– Буденовка – замечательная вещь, – согласился я. – Она к лицу любому комсомольцу.

Света положила книгу на кровать.

Я вернулся к столу, где остался недоеденный карась.

– Так ты собираешься учиться? – спросила комсорг.

– Грызть гранит науки натощак вредно, – сказал я. – Так можно и желудок испортить. Будет болеть желудок – не смогу учиться. Не смогу учиться – не получу диплом инженера. А без диплома мне будет сложно внести достойный вклад в строительство коммунизма.

Отправил в рот кусок копченого карася.

– Вот. Ем. Ради светлого будущего.

Пимочкина хмыкнула. Окинула взглядом заваленный продуктами и мятыми газетами стол (я сунул нос во все Славкины свертки). Отметил, что пользоваться косметикой она пока не научилась. Тени нанесла так, будто рисовала их малярной кистью. Глаза обвела не иначе как толстым маркером. А ее яркие напомаженные губы заставили меня вспомнить о тетках из будущего – тех, что накачивали себе губища филлерами на основе гиалуроновой кислоты.

Комсорг подперла кулаками бока, будто собралась прочесть мне лекцию о роли комсомольской организации в процессе строительства коммунизма. Даже выпятила грудь – набрала в легкие воздух для долгого выступления. Щеки ее вновь порозовели. Я приготовился внимать речам комсомольского вожака первокурсников – придвинул к себе чашку с недопитым чаем, отломил (лень было резать) кусок хлеба. Как вдруг Пимочкина замерла, выдохнула. Вскинула брови.

– Ух ты! – сказала она. – Килька. Соленая?

Я не стал говорить с набитым ртом – угукнул.

– А… можно, я попробую?

Кивнул. Жестом предложил Пимочкиной занять место за столом, спиной к двери – там, где обычно восседал Пашка Могильный. Света радостно потрясла кулаками, улыбнулась. Плюхнулась на деревянное сиденье, придвинула к себе тарелку с рыбой (я запоздало сообразил, что ее колготки не переживут встречи с Пашкиным стулом, наверняка обзаведутся «стрелками»). Склонила голову, вдохнула пряный запах – зажмурила от удовольствия глаза.

– Я обожаю соленую кильку! – заявила комсорг. – Мы тоже покупаем ее, но реже, чем хотелось бы, потому что в нашем гастрономе ее не бывает. Приходится ехать за ней три остановки на автобусе, до «Сухой балки». Далеко. Много не наездишься.

Покачала головой.

– А раньше мама часто ее приносила – брала рядом со своей работой.