– Возьмут, возьмут, – поддакнул хозяин дома. – С хорошим аттестатом, да еще и комсомольца… Чего б не взять-то? Да еще и работящего…

Он склонился над чашкой, спрятал от меня улыбку.

«Вот нисколько он не похож на того Каннибала, о котором трубили газеты», – подумал я.

– Ты пей чай-то, – сказал Жидков. – И печенье бери. Не стесняйся.

Я послушно пригубил горячую чашку. Под пристальным взглядом хозяина дома. Но сделать даже крошечный глоток чая не рискнул: помнил о бесплатном сыре и о мышеловке. Хотя мой живот и кричал о том, что отказываться от бесплатной еды – последнее дело, а не попробовать печенье – так и вовсе сродни преступлению. Жидков неторопливо размешивал сахар, постукивая о стенки чашки ложкой. Я вдруг сощурил глаза, прижал к губам руку – сделал вид, что обжег язык.

– А что, дядька, уехала уже милиция? – спросил я.

Поставил чашку, прикрыл рот тыльной стороной ладони.

– Какая милиция? – спросил хозяин дома.

Усмешка исчезла с его лица. Глаза мужчины заинтересованно блеснули.

– Так… эта… те, что стояли за два дома от вашего, – сказал я.

Кивнул в сторону сеней.

– Когда шел сюда, обратил внимание: машина милицейская стояла на дороге. И люди в форме рядом с ней курили. Подумал: мож, случилось чего? Ограбили ваших соседей? Или кто умер?

– Не знаю.

Жидков отодвинул чашку, поднялся из-за стола.

– А далеко они стояли от моего дома? – спросил он.

– Так… за два дома отсюда. Вон там.

Я ткнул пальцем в стену. Спросил:

– А что, пошаливают в городе разбойнички? Не повывела их советская власть? У нас в Каплеевке давно ничего сурьезного не случалось, если только мужики подерутся спьяну…

Рихард Жидков пожал плечами.

– Зареченск – большой город. Всякое случалось. Особенно после войны. Но наш район тихий, милицию тут редко встретишь. Помер, может, кто-то из соседей? Тай вроде нет среди них стариков… Или спутал ты, и не милиция то была вовсе?

– Вот вам…

Моя рука взметнулась ко лбу, но замерла на полпути. Я изобразил испуг. Прижал руку к значку на груди.

– Честное комсомольское! Видел!

Жидков усмехнулся.

– Пей чай, юноша, – сказал он. – Пойду, выгляну в окно: может, увижу, кого ты принял за милиционеров.

Хозяин дома направился в сени – без спешки. Я выбрался из-за стола и поспешил за ним, поскрипывая половицами. В сенях нас встретила прохлада (я снова вспомнил о свитере). Жидков хлопнул рукой по выключателю на стене: выключил в сенях свет. Потом погасил и тот, что горел над верандой. Однако тьма не заволокла пространство за окном: небо уже посветлело, над крышами домов виднелась пока неяркая полоса рассвета. Ветерок покачивал ветви деревьев. Но птицы пока помалкивали.

– Где ты их видел? – спросил хозяин дома.

Он положил руки на тулуп из овечьей шкуры (проветривался?), что покрывал придвинутую к окну большую тумбу; вытянув шею, смотрел сквозь оконное стекло.

– Вон там они стояли, дядька.

Я левой рукой указал в сторону дома Пимочкиных. Правую руку сунул в карман.

– Не вижу там ничего.

Пальцы правой руки легко вошли в отверстия кастета, того самого, что нашелся в вещах Комсомольца. Вынули его из кармана. Сжались в кулак.

– Как это не видите? – сказал я. – Вон же эта машина! За кустами!

– Где?

Я не ответил – размахнулся и что было сил ударил мужчину свинчаткой по затылку.