— Ты кто?

— По-моги, — выдавливает он.

— Какого черта ты здесь?

Осматриваюсь и понимаю. Меня оглушили при входе в будку и усадили в кресло. Вложили в руку пистолет, чтобы инсценировать самоубийство. В последнюю секунду я дернул рукой, и пуля отрикошетила от чугунной топки. Попала в шею моему убийце и разорвала артерию. Теперь он захлебывается кровью.

Я вспоминаю про записку на фотографии с подписью «З».

— Где Злата?

Он молчит.

— Это она тебя послала?

Убийца трясется. То ли отрицает, то ли подтверждает. Последний булькающий хрип, и его рука, сжимающая горло, опадает. Кровь больше не выходит с толчками сердца — оно остановилось. Незнакомец мертв. А я в тупике, как этот паровоз.

Час-другой прихожу в себя. Мысли путаются. Надо что-то делать. Оставить тело как есть и уйти? Сюда никто не заглянет. Разве что в следующем году на день железнодорожника захотят подкрасить. А как поступить с пистолетом? На нем мои отпечатки. Еще следы ботинок на полу, да мало ли что. Смогу ли избавиться от улик?

Осматриваю тело убийцы. Он без документов, но при деньгах. Сумма не маленькая, почти сто тысяч. На пальцах наколка четыре буквы, если прочитать, получится ПУЛЯ. От пули он и погиб — накаркал.

Но пуля, пробившая его шею, выпущена из пистолета моей рукой. Непреднамеренное убийство? Самооборона? Оправдаться будет сложно. Лучше, чтобы пуля и пистолет исчезли. А в идеале и тело.

Паровоз стоит в тупике, а мимо проходят поезда. Во сколько раз поезд тяжелее пули?

Я сую пистолет в карман и вытаскиваю труп на железнодорожные пути. Мне здесь всё знакомо. Прислоняю тело к трансформаторной коробке между главными путями. Прячусь от видеорегистратора локомотива. Слушаю приближающийся грохот. Удар воздушной волной — пора! Я толкаю мертвого убийцу под товарняк между вагонами.

Многотонный состав не замечает препятствия, движется дальше, перемалывая тело. Огнестрельное ранение теперь не найдут.

34

Я разбит, опустошен, словно сам попал под поезд.

Возвращаюсь домой под утро. В кармане пистолет, одежда в крови, только руки ополоснул в луже. Сейчас с ночной смены придет мать. Успею ли отмыться? Она, как каждая мама, ничего не упустит. Последуют вопросы, соврать я не смогу. Зачем ее тревожить.

Плечи разворачиваются, ноги ведут в соседний дом к Маше. Она приоткрывает дверь, комкая на груди ночнушку. Глаза округляются, брови ползут вверх и дверь распахивается.

— Ничего не спрашивай, — прошу я и следую в ванну.

Горячий душ остужает голову, пенные потоки очищают тело. С особым усердием драю руки — порох и кровь атрибуты войны, а не мирной жизни.

За мокрой шторкой силуэт Маши. Она оставляет чистое полотенце и забирает брошенную одежду.

Я тщательно вытираюсь. Смотрю на руки — чистые. Одеть нечего, выхожу обмотанный полотенцем.

В стиралке на кухне крутится моя одежда. Рядом Маша в халате что-то готовит на плите, но аппетит у меня напрочь отсутствует.

Я падаю в постель. Маша с распущенными волосами садится на край кровати, заглядывает в глаза.

— Теперь расскажешь?

— Меня хотели убить.

— Кто?

Я морщусь от ужасных воспоминаний. Больная голова отказывается верить, что Злата подослала бандита— убийцу.

Маша протягивает таблетки:

— Нашла у тебя в кармане.

Я сразу вспоминаю о пистолете. Тревога так ясно читается на моем лице, что Маша спешит ответить:

— Вытерла водкой. Ты напиши заявление, что нашел пистолет на улице и идешь сдавать.

Умная, заботливая и предусмотрительная. Вот она какая Маша. От ее слов становится спокойнее.

— Тогда надо уничтожить водку.