— Твои Томминокеры пришли из космоса, — сказала Андерсон. — Я думаю, ты уже сделал этот вывод.

Гарденер допускал, что такая мысль мелькала в его сознании, но во рту у него было сухо, руки сцеплены вокруг кофейной чашки.

— Есть ли они вокруг нас? — спросил он, и, казалось, что его голос доносится откуда то издалека. Ему вдруг стало страшно оборачиваться, страшно, что он вдруг увидит какое-нибудь шишковатое существо с тремя глазами и рогом на месте рта, выходящее, вальсируя, из кладовой — что-то, навеянное киносериалами вроде "Звездных войн".

— Я думаю, что физически они умерли уже очень давно, — спокойно сказала Андерсон. — Может, умерли они задолго до того, как на земле появились люди. Но вот Карузо умер, а все еще поет на чертовой прорве записей, так ведь?

— Бобби, — сказал Гарденер, — расскажи мне, что произошло. — Я хочу, чтобы ты начала с самого начала, а закончила словами: и тогда ты появился на дороге, как раз вовремя, чтобы подхватить меня, когда я потеряла сознание. — Можешь ты сделать это?

— Не полностью, — сказала она и усмехнулась. — Но я постараюсь.

8

Андерсон говорила долго. Когда она закончила, было уже за полдень. Гард сидел за кухонным столом и курил, только один раз он позволил себе выйти в ванную, чтобы принять еще аспирина.

Андерсон начала с того, как она споткнулась, рассказала о своем возвращении и о том, как выкопала кусок корабля — достаточно, чтобы понять, что она нашла нечто уникальное, — затем вернулась третий раз. Она не рассказала ни про бурундука, который был мертв, но не разлагался, ни про уменьшающуюся катаракту Питера, ни яро визит к ветеринару Эйзсриджу. Она обошла молчанием эти события, сказав только, что, когда она вернулась после первого дня работы над вещью, то обнаружила Питера мертвым на передней веранде.

— Он выглядел так, как будто уснул, — сказала Андерсон, и в ее голосе была нотка слащавости, так не похожая на Бобби, которую он знал, что Гарденер бросил на нее острый взгляд… а потом быстро перевел его вниз на свои руки. Андерсон слегка всплакнула.

Через некоторое время Гарденер спросил:

— А дальше что?

— И тут ты появился на дороге, как раз вовремя, чтобы подхватить меня, когда я потеряла сознание, — с улыбкой сказала Андерсон.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Питер умер 28 июня, — сказала Андерсон. Она не умела лгать, но тем не менее, эго звучало гладко и правдоподобно. — Это последний день, который я помню ясно и последовательно. То есть до того, как ты появился вчера ночью. Она улыбнулась Гарденеру открыто и бесхитростно, но это тоже была ложь — ее последовательные, ясные, упорядоченные воспоминания обрывались днем раньше, 27 июня, в тот момент, когда она стояла над этой огромной погребенной в земле штукой, сжимая черенок лопаты. Эти воспоминания заканчивались на ее шепоте: "Все прекрасно" и последующих раскопках. Оставались еще какие-то части рассказа, всевозможные части, но она не могла вспомнишь их последовательно, а то, что она могла вспомнить, было как бы отредактировано… тщательно отредактировано. Например, она действительно не могла рассказать Гарденеру о Питере. Пока еще нет. Они сказали ей, что она не может, но об этом ей и не надо было напоминать.

Они также сказали ей, что Джима Гарденера надо наблюдать очень, очень пристально. Конечно, недолгое время — скоро Гард будет (частью нас) в команде. Да. И это было бы великолепно — иметь его в команде, потому что если и был кто-то в этом мире, кого Андерсон любила, так это Джим Гарденер.