Королева решила ничем не выдавать своего возмущения и разочарования и сказала Монтекукколи, что задержка во Фландрии была её собственным решением. По Антверпену поползли слухи, что Кристина собирается выйти замуж за имперского посла, и эрцгерцог Леопольд Вильгельм начал поддразнивать Монтекукколи: «Когда же я назову тебя Вашим Величеством?»

Обеспокоенный связями Кристины с испанцами, в Антверпен приехал также Пьер Шану, но скоро убедился, что эти связи королевы никоим образом не влияют на отношения Швеции с Францией. Ему, представителю враждебной державы, было дозволено приехать в Антверпен — таковы были тогда галантные нравы, принятые в высших слоях европейской аристократии.

Шану, как полагают П. Энглунд и Д. Мэссон, явился по вызову Кристины, у которой возникла идея выступить в качестве посредника между Францией и Испанией. Почувствовав, что катастрофически теряет авторитет в общеевропейском «концерте», Кристина решила напомнить о своей роли миротворицы.

В Рождественский сочельник 1654 года Кристина сделала решающий шаг: уступая наставлениям Филиппа IV, она в присутствии Леопольда Вильгельма, Пиментелли дель Прадо, фельдмаршала Раймонда Монтекукколи и двух других испанских нобилей торжественно отреклась от «лютеранской ереси», то есть от веры своей страны. Сделано это было в частной капелле архиепископа (и эрцгерцога) Леопольда Вильгельма в обстановке строгой секретности. На процедуре отречения она сперва прочитала Символ веры, а потом поклялась в том, что безоговорочно верит в догмы Римско-католической церкви. Она преклонила колени перед падре Гуэмесом, тот спел псалом и произнёс молитву, после чего отпустил ей все грехи и очистил её душу от «ереси». Акт «возвращения к вере предков» состоялся.

Ватикан и вся католическая верхушка Церкви тайно ликовали — такого «трофея» им добывать до сих пор ещё не приходилось. Вернувшегося в Вену Монтекукколи император Фердинанд III с пристрастием допрашивал о том, как прошла церемония отречения, насколько искренна была королева в своём желании перейти в католичество и часто ли она причащается в церкви. Министр императора принц Ауэрберг был более прямолинеен: он интересовался моральным обликом королевы и высказал соображение о том, что лучше бы она осталась в Швеции.

Сама же Кристина, по мнению Мэссон, испытывала жестокое разочарование по поводу того, что её великая жертва материально не была по достоинству оценена ни Церковью, ни Габсбургами. Поставив под угрозу своё материальное благополучие, она не получила взамен ничего существенного. Полагаем, что, по всей видимости, именно разочарованием объяснялись её «неадекватные» фантазии насчёт получения в собственный домен Фландрии. Это был либо намёк для мадридского двора, либо попытка сохранить лицо, либо то и другое вместе.

Кристина в это время сначала пыталась убедить Ватикан в возможности её появления в Италии до официального перехода в католическую веру (с этим предложением в Рим поехал её старый знакомый иезуит Малинес) и уговорить Карла X на выкуп у неё части выделенных в Швеции и Германии доменов. Но и то и другое не получилось: Ватикан стоял на своём, а у Карла X в казне не хватало денег на войну с Польшей. Когда Монтекукколи в июне 1655 года опять появился в Брюсселе, королева всё ещё ждала результатов своего зондажа в Риме и Стокгольме. В нарушение акта об отречении она успела заложить часть своей недвижимости в Померании и епископство Бремен французскому банкиру Бидалю. Денег, выделенных Мадридом на её содержание, либо не хватало, либо ей не выдавали их на руки.