Один из свидетелей церемонии вспоминал, что Кристина вела себя в церкви довольно легкомысленно: «смеялась, фыркала и всё время теребила свои коротко остриженные волосы». Объяснение простое: Кристина понимала, что весь религиозный антураж — тот же театр, а потому особого значения ему не придавала. Возможно, ей было весело сознавать, как «возвращение к вере предков» диссонировало со светским «апре» и с фривольной театральной пьеской. Она бы предпочла скромную и уединённую церемонию, как это было в Антверпене, и тихий и скромный ужин в обществе избранных людей.

Взволнованный произошедшим, камергер Г. Лильенкруна, сдерживая слёзы, писал другу в Швецию: «Уверяю тебя, что моё удивление было таким сильным, что я не смог присутствовать на церемонии в соборе и не мог видеть королеву в течение трёх дней после этого. Встретившись с ней, я схватил её за руку и со слезами на глазах стал умолять её позволить мне удалиться от двора». Кристине вроде удалось уговорить камергера остаться, но он заключил письмо другу заверениями в том, что «желает жить и умереть в вере, которой он обязан своему отечеству, а также в преданности Его Величеству королю Швеции».

После недели пребывания в Инсбруке путь королевы лежал на юг в Италию. Из Инсбрука она отправила ещё одно письмо Карлу X Густаву — возникла внутренняя потребность объясниться и хоть как-то смягчить удар по шведскому престижу.

«Я благополучно добралась сюда и, обнаружив по прибытии указание Его Святейшества… сочла за большое счастье последовать ему. Радость послушания ему означает для меня значительно больше, чем управление страной, которая теперь принадлежит тебе. Если ты не одобришь моего поступка, то не забывай, что мой выбор оказался очень выгодным для тебя и никоим образом не затронул ни моей любви к Швеции, ни моей дружбы к тебе, которая будет продолжаться, пока я живу».

Лицемерить она будет до конца своих дней.

Прежде чем въехать в Рим, нужно было соблюсти некоторые формальности: Кристина должна была известить о своём прибытии папу, а тот должен был в ответ дать формальное разрешение. Пафосное по тону письмо Кристины папе Александру VII, датированное 5 ноября 1655 года и отправленное из Инсбрука, выражало её радость и удовлетворение тем, что она, наконец, достигла своей заветной цели — быть принятой в лоно римско-католической церкви. Королева благодарила за оказываемый ей всюду приём, высказывала заверения в приверженности новой вере и дарила комплименты папе: «…я отбросила в сторону все людские соображения, чтобы дать понять, что для меня честь покорного служения Вашему Святейшеству выше всех престижных тронов и престолов». Эта пышная фраза тоже вряд ли отличалась искренностью. Лесть, по мере приближения к Риму, требовалась теперь всё чаще и чаще.

Путь в Италию, пролегавший через Триент, Мантую и Феррару, был сплошным триумфальным шествием. Повсюду королеву встречали католики, представители городов, нотабли и епископы, везде устраивались пышные приёмы и трапезы. В многочисленной свите Кристины, в которую влились кардиналы, нунции и легаты, продолжал находиться камергер Лильенкруна, исправно докладывавший обо всём в Стокгольм. Заботливый Александр VII выслал королеве пару переносных кроватей, так что она могла всегда спать в собственной постели. В Риме царила невообразимая суета. Гюге де Лионн, посланник Версаля при светских княжествах в Италии и при Ватикане, с отвращением сообщил в Париж, что «в настоящее время единственное занятие местного двора состоит в том, чтобы готовиться к встрече королевы Швеции».

Но католический мир рукоплескал вновь обращённой сестре по вере.