— Этого следовало ожидать после таких изнурительных празднеств. — Рокситер говорил спокойно, без тени гнева, но Крессида увидела, что он помрачнел. Состояние королевы глубоко его волновало.

Они стояли совсем близко друг к другу, остальные фрейлины дали им возможность поговорить наедине. Граф невольно бросил взгляд на синяк на ее запястье, которое она нервно прикрывала другой рукой.

— Это по моей вине?..

Кристина вспыхнула, испытывая ужасную неловкость.

— Пустяки, я уверена, что вы не хотели меня… обидеть. Наверное, это случилось, когда я так торопилась покинуть вас.

Он виновато опустил голову.

— Я действительно не хотел причинить вам боль. Простите, если я слишком настойчиво старался объяснить вам свою позицию. — (Она молча кивнула, глядя себе под ноги.) — Будьте осторожны, Крессида, беседуя с кем-либо при дворе. Не повторяйте ничьих слов сомнительного характера.

Она вскинула голову и быстро взглянула на него. В его голосе все еще слышалось раскаяние, но широко открытые темные глаза смотрели на нее в упор, и она чувствовала, что он всеми силами старается дать ей понять, сколь серьезно то, о чем он сейчас говорит.

Она еще раз ему кивнула.

У дверей королевской опочивальни возникло вдруг некоторое смятение, и Крессида услышала холодный, ясный голос леди Элизабет, прервавший почтительный шепот одной из старших фрейлин:

— Если, по вашим словам, ее величество, моя тетушка, нездорова, меня должны допустить к ней немедленно. Я уверена, его величество король одобрит мое желание ухаживать за ней. Мои услуги могут ей понадобиться.

Крессида метнула быстрый взгляд на Рокситера, желая увидеть, как он отнесется к такому повороту событий, но тот лишь сосредоточенно наблюдал, как леди Элизабет, властно отстранив двух фрейлин у двери, вошла в опочивальню королевы. Его глаза опять скрылись под тяжелыми веками, он поклонился дежурным фрейлинам и удалился. Крессида проводила его взглядом, несколько успокоенная. И вдруг подумала о том, что он, быть может, направляется сейчас в ту самую, отчего-то жутковатую, комнатушку, в которой накануне учинил ей допрос…

Шли дни, королева чувствовала себя все хуже. Погода испортилась, от реки поднимался холодный сырой воздух, и королева кашляла все мучительнее. Приступы кашля сделались, так длительны и так ее истощали, что Крессида часто впадала в панику, когда дежурила при ней одна, но посылать за доктором королева обыкновенно отказывалась.

Король, по-видимому, опять с головой погрузился в государственные дела, но когда все же приходил к королеве, она всячески старалась успокоить его и показать, что ей лучше. Король держался при ней весело, но Крессида заметила, что веселость его мгновенно исчезала, как только королева теряла его из виду; несмотря на свое предубеждение против короля, она не могла не признать, что он горячо любит жену и с каждым днем тревожится за нее все больше.

Доктора приходили, прописывали ей пилюли от кашля и различные снадобья, королева принимала их мужественно и, не жалуясь, но, судя по всему, ничто не приносило ей облегчения.

— Весной мне станет лучше, — убежденно твердила она, но глаза ее блестели слишком ярко, а на щеках горел чахоточный румянец.

Крессида то и дело думала про себя, доживет ли больная королева до весны.

Леди Элизабет каждый день появлялась в апартаментах своей тетки, и Анна ценила ее помощь. Ни та, ни другая не поминали об инциденте в крещенскую ночь, во всяком случае, при Крессиде, и леди Элизабет вновь вошла в избранный круг приближенных королевы.

Она по-прежнему выделяла Крессиду и вела с ней доверительные беседы. Крессида твердо решила не обращать внимания на предписания своего жениха и радовалась этим проявлениям дружбы со стороны члена королевской семьи. Принцесса рассказывала ей о своих сестрах, их надеждах на безоблачное будущее, говорила о том, что король намерен подыскать им молодых и богатых мужей.