Пора уходить, думал я, не решаясь убрать ее руку, но тут явилась дежурная и пропела с фальшиво-бодрыми нотками:

- Температурку измерим, укольчик сделаем!

Лена бросила на нее взгляд, который человеку впечатлительному испортил бы не одну ночь, в ее глазах, сверх сухого температурного блеска, возникло сияние, нервное и гипнотически-властное, не покидавшее ее до самого моего ухода.

Я поднялся, и Лена, цепко держа мои пальцы, шептала что-то, из чего я мог разобрать лишь несколько слов:

- плохо придется, плохо... увижу сама... на куски разорвут... ты не бойся... тебя спасу, не бойся... - у нее, повидимому, начинался бред.

Когда я поцеловал ее в лоб, она пыталась удержать мою руку, и говорить еще, но сестра с градусником ловко меня оттеснила.

16

Крестовский встретил меня на крыльце отделения и провел в кабинет, не в служебный, в домашний. По его деловитой резкости я понял - у него ко мне разговор, и наверное, важный, и он почему-то спешит; и хотя я порядком был выбит из колеи визитом в больницу, все же не решился просить об отсрочке.

В кабинете он жестом пригласил меня к письменному столу и сел сам.

- У вас не болит голова?.. Странно... - он достал из ящика пачку анальгина и сунул себе в рот таблетку, немного подумал, встал и принес из столовой начатую бутылку коньяка. Налив себе и мне, он, болезненно морщась, проглотил, наконец, таблетку и запил ее коньяком.

- Как вы нашли больную? - он вытащил из кармана кителя записную книжку, и теперь ее прелистывал, ища нужную страницу - оттого вопрос прозвучал безразлично, как бы из вежливости, но я усвоил уже, что он ничего зря не спрашивает.

- Ужасно, - признался я откровенно, - никак в себя не приду.

Он это понял по своему и, оторвавшись от записной книжки, налил рюмку снова.

- Вам диагноз известен? Якобы вирусный грипп... только они сами не знают... Ага, вот оно... - он вырвал страничку из книжки и протянул мне; видимо, это у него от юридического факультета - манера подкреплять слова в разговоре записочками с какими-нибудь сведениями; значит, действительно, беседа серьезная.

Записка мне показалась совершенно загадочной -нацарапанный знакомым проволочным почерком список из шести фамилий: Совин, стало быть Одуванчик, сам Крестовский, моя фамилия, и еще три незнакомые - две мужских и одна женская. У каждой из них, исключая мою и Крестовского, стояли карандашные птички.

- Кто такая Юсупова?

Поглядев на меня с крайним недоумением, он спрятал книжку в карман.

- Вот, вот... люди науки... связался с женщиной и даже фамилию узнать не удосужился!

- Вы-то, конечно, спросили бы сперва документы! - я съязвил механически, по привычному ходу мыслей, и тотчас пожалел об этом: слишком уж нервозно он выглядел, и от реплики моей отмахнулся невеселой усмешкой.

- Здесь шесть человек, все, кто были тогда на пустоши. Учитель в больнице, и от ран его вылечили - так он еще и заболел. Представьте, та же болезнь: вроде бы грипп, но не поддается лечению, не действуют ни инъекции, ничего. Правда, он сам выкарабкивается, пошел на поправку - то ли живучий, то ли просто везет человеку... Юсупову вы видели, у нее практически никаких шансов... Мой шофер, рядовой - слег через неделю. Я его - в окружной госпиталь, потом диагноз запрашивал - само собой, вирусный грипп, состояние тяжелое... И наконец, сержант. Отпросился на пару дней, к родственникам, свадиба там, что ли, и вот его нет и нет - тоже заболел, в госпиталь переправили. Диагноз - вирусный грипп... Остаются только двое - вы да я... У меня вот второй день голова болит, у них тоже болела... Я отправил доклад начальству, и еще - шифровку в Москву, есть у меня там знакомые в одном специальном отделе. Среагировали, требуют в область, срочно, сегодня же. Выпросил час на разговор с вами...

Он замолчал, собираясь с мыслями для дальнейшего, повидимому, сложного для него разговора, а я ощутил такое же неприятное сосущее чувство, как в начале беседы с Одуванчиком, той, самой первой, в подземном баре, но теперь я знал точно, что это за чувство - предощущение вторжения в жизнь чего-то беспокойного и нелепого.