Лучше загрузить свою тарелку яйцами-пашот и сосисками, ростбифом и индейкой, жареной фасолью с жаренной по-домашнему картошкой. Лучше, потягивая свою «Кровавую Мэри», начисто забыть о том, что Пруденс Энн Маркхэм была убита, а в убийстве обвиняют ее мужа. И что этот муж — ваш клиент, и что он держался неестественно, когда вы его снова спросили, над каким фильмом работала его жена. Забыть на время. Сейчас воскресенье, двадцать первое декабря, четыре дня до Рождества, и вы сидите здесь, под лучами солнца со всей семьей (вроде этого, потому что с юридической точки зрения она семьей не является), и ваша дочь снова болтает (она делает это непрерывно начиная с пятницы) про Томаса Дэрроу-младшего, ее Томми, свою первую любовь.

— …Даже больше его, а он — шесть футов и два дюйма. Когда я увидела, как он выходит на Томми, у меня едва сердце не выскочило. Томми был на тридцатиярдовой линии с мячом под мышкой и несся, чтобы забить гол, который спасет «Прескотт». Оставалось полминуты до конца, и «Гоут» выигрывал у наших 7:6. И перед ним — чистое поле, вы меня понимаете? И тут, неизвестно откуда, вырастает этот громила и идет прямо на Томми, и я подумала: «О Боже! Да это же паровой каток, он расплющит Томми в лепешку, его потом по частям собирать придется!» Но Томми заметил его краем глаза и сделал этот свой финт, он был похож на тореадора, клянусь, он был такой грациозный, и этот громила шлепнулся прямо своей мордой! Томми промчался через ворота, подпрыгнул и бросил мяч вниз, и это был полный атас, и «Прескотт» победил 12:7, это было жутко классно!

— Вы извините меня, если я отлучусь на минутку? — сказала Сьюзен.

— Я слишком много болтаю? — спросила Джоанна.

— Нет, нет, дорогая, мне нужно в дамскую комнату.

Она сложила свою салфетку возле тарелки, поцеловала Джоанну в макушку, подмигнула Мэтью и решительно направилась к выходу, так что розовая плиссированная юбка раздувалась вокруг ее ног.

Мэтью остался наедине с дочерью.

— Ты говоришь, он живет в Северной Каролине?

— В Чейпл-Хилл, — ответила Джоанна, — пап, попробуй вот это.

Она протянула ему свою вилку. Мэтью попробовал картофельную оладью.

— А что? — спросил он. — Что-нибудь не так?

— Не знаю, мне кажется, у нее какой-то странный привкус. Может быть, я так привыкла к той дряни, которой нас там кормят, что любая нормальная на вкус еда кажется мне странной. Томми говорит, что нашему школьному повару нужно работать в тюрьме: у него хорошо получается казенная еда.

— А сколько ему лет? — спросил Мэтью.

— Томми или повару? — усмехнулась Джоанна.

— Повару, конечно, — ответил Мэтью.

— Томми семнадцать, но он уже в последнем классе. Он очень умный, папочка, председатель дискуссионного клуба, пишет целые колонки в школьную газету, и это — кроме того, что он лучший полузащитник в футбольной команде Прескотта.

— А чем занимается его отец?

— Преподает философию в Университете Северной Каролины. Томми пока не знает, чем займется, он думает, что, возможно, станет врачом, как его мама. Она психиатр. Томми говорит, что вырос, имея с одной стороны Платона, а с другой — Фрейда.

— Как он выглядит?

— Томми или Фрейд?

— Платон, — ответил Мэтью.

— Подожди, — сказала Джоанна, — у него высокие скулы и красивый рот, темные волосы и великолепные карие глаза и, я, кажется, говорила, рост — шесть футов и два дюйма, весит около ста девяноста фунтов, ходит как танцор, и вообще он — просто чудо, вот как он выглядит.