– Я куртку в школе оставил.

– И что с того?

Я не заметил в глазах Волковой ни иронию, ни насмешку.

Махнул рукой.

– Ладно, – сказал я. – Забей. Одежду завтра сам заберу. После уроков.

Мысленно повторил: «После уроков…»

Фразочка показалась мне нелепой.

Я покачал головой.

– Спасибо за чемодан, Волкова.

Встряхнул дипломатом.

Алина повела плечом.

– Снежке спасибо скажешь, – ответила девчонка. – Это она меня попросила.

«Снежке…»

– Обязательно скажу, – пообещал я.

Волкова вздохнула.

– Зря ты ей сегодня нагрубил, – сказала девчонка. – Галочка на тебя обиделась.

Говорила она тихо, без заметных эмоций.

Я пожал плечами.

– Переживёт.

– Переживёт, – согласилась Волкова.

Кивнула.

– Снежка переживает за тебя, Иван, – сказала Алина. – Спрашивала у меня, что с тобой случилось.

Уголки её губ дрогнули, будто Волкова попыталась улыбнуться (безуспешно).

– А я разве знаю? – сказала Алина.

Девица покачала головой.

– Странный ты сегодня, Крылов, – сказала она. – С урока-то ты зачем ушёл?

Я развёл руками.

– Устал.

Громыхнул содержимым дипломата.

Девчонка хмыкнула.

– Устал он…

Выдержала паузу и добавила:

– Бывает.

Мне почудилось, что девица повеселела – Алина будто сбросила с плеч тяжкий груз.

– Ну… тогда я пошла, – сообщила она. – Счастливо оставаться, Крылов!

– И тебе не хворать, Волкова, – произнёс я.

Алина резво развернулась – махнула похожими на лисий хвост волосами, застучала каблуками по ступеням.

Я проводил её взглядом. Прикрыл дверь и вновь подошёл к висевшему на стене в прихожей ромбовидному настенному зеркалу. Заметил на стеклянной поверхности несколько блестящих наклеек. Но не разглядывал их. Сосредоточил внимание на взъерошенном пареньке в больших уродливых очках. Тот смотрел на меня из зеркала настороженно (будто тоже не верил, что является моим отражением), устало. Я поправил средним пальцем широкий пластмассовый «мост», придвинул его к переносице. Круглолицый очкарик проделал то же действие: поправил очки. Или он показал мне неприличный жест? Я покачал головой (и моё отражение проделало то же самое).

«Настоящий ботаник, – подумал я. – Неужто я таким и был?»

Повернул голову: сперва вправо, потом влево. Полюбовался на нос с маленькой горбинкой и острым кончиком – небольшой, не совсем такой, к какому я привык (пока не побывавший в автомобильной аварии). Оскалил зубы – белые, ровные, крупные: «настоящие». Хмыкнул. Парень в зеркале походил на моих сыновей: больше на старшего. И, без сомнения, был точной копией меня – того меня, что остался лишь в воспоминаниях и на фото в школьном выпускном альбоме. Я взглянул на большие и толстые губы («от уха до уха», как говорили мои жёны) и на широко открытые темно-карие глаза. Приподнял очки… но тут же вернул их на прежнее место: без помощи толстых линз я сейчас видел лишь чуть дальше кончика своего носа.

– Круглая морда, огромный рот, – пробормотал я. – Не человек, а очкастый смайлик.

Ухмыльнулся – моё отражавшийся в зеркале иронично скривило губы.

– Буратино, блин…

Я покачал головой. Подумал, что у моего юного тела нашлось и преимущество перед прошлым, постаревшим: явное, заметное.