— Но ведь это не от тебя зависит, — возразил он. Нобору молча опустил голову. Н-да, подумал он, О-Эй  было всего десять лет, когда она решила защитить себя от посягательств матери. И она своего добьется: в этой беспо­щадной круговерти родит ребенка и всем докажет, что сумеет одна воспитать его. Чем-то с этим схож и жизненный путь, избранный Ниидэ. Он находит смысл жизни не в том, чтобы добиваться уже сегодня видимых результатов, а в  постоянном труде, который на первый взгляд кажется напрасным. Я посвящаю себя напрасному труду, говорил он. Любой росток несложно вырастить в теплице, но, пожа­луй, истинный смысл жизни — в неистребимом желании вырастить зеленый росток среди льдов.

Так хотел сказать ему Нобору, но промолчал.

—  Я останусь здесь, — тихо, но решительно произнес он. — Меня взял в эту больницу Красная Борода — он обя­зан учесть мое желание.

Он покинул столовую и вернулся в свою комнату. Там сидел Цугава и беседовал с О-Канэ — не столько беседовал, сколько подтрунивал над ней. О-Канэ качало из стороны в сторону от выпитого вина. Она говорила какие-то пошло­сти, а Цугава преувеличенно громко поддакивал.

— А-а, это ты! — воскликнула О-Канэ, осоловело глядя на Нобору. — Я запомнила тебя, но ты мне не нравишься. Вот этот господин мне больше по душе.

Не произнося ни слова, Нобору сел за стол.

— Ну, теперь моя миссия закончена. — Цугава поднял­ся. — Оставляю ее с вами наедине, господин доктор.

Нобору даже не поглядел в его сторону.

О-Канэ была сильно навеселе. Она уселась перед Нобору и так широко расставила ноги, что стало видно ее голубое исподнее.

—  Ну, что вы решили с этой дурочкой? Надеюсь, сде­лаете ей операцию? — спросила она, с трудом ворочая язы­ком.

— Но ваша дочь хочет родить.

— Ерунда! — О-Канэ сделала жест рукой, будто отводя от себя паутину. — Неужели вы всерьез прислушиваетесь к тому, что болтает эта сумасшедшая? Я ведь не какая-ни­будь легкомысленная богачка и не допущу, чтобы это так просто сошло вам с рук. Делайте, что вам говорят, и побыстрее.

— Оставьте ее в покое, — тихо произнес Нобору, с тру­дом сдерживая гнев. — Девушка желает родить, и мы ей поможем. А вам советую: перестаньте доить из нее деньги.

Нобору почувствовал, что говорит слишком резко, но слова были сказаны. О-Канэ бросила на него разъяренный взгляд. Ее отвислые губы вытянулись в ниточку, лицо исказила отвратительная гримаса. Казалось, еще мгновение, и она вцепится в него зубами.

— Это я-то дою из дочери деньги?! Какое право ты име­ешь так говорить? Еще никто не посмел сказать обо мне плохое слово. А теперь ты наболтаешь людям такое, что мне стыдно будет им на глаза показаться. Где у тебя доказа­тельства, что я отнимаю у дочери деньги? Где?!

—  А чем вы заставляете заниматься вашу дочь О-Рицу? — шепотом спросил Нобору. — А что делают ваши дети: Дзиро, Кэндзи? Куда собираетесь определить малышку О-Суэ?

— Не твое дело! — закричала О-Канэ, отворачиваясь от Нобору. — Это мои дети — я их родила и вырастила. А тебя, чужого человека, не касается, как поступают роди­тели с собственными детьми.

— Если не касается, почему вы требуете доказательств? Тяжело дыша, О-Канэ обернулась к Нобору и злобно  поглядела на него.

— Я мать своих детей. Дети должны всячески помогать родителям. Я ведь тоже в поте лица трудилась для отца с матерью. Не я это придумала — так уж повелось.

О-Канэ встрепенулась от внезапно пришедшей ей в голову мысли и надменно, с издевкой сказала:

—  Разве власть имущие не учат нас, что послушание достойно награды? Разве сыновний долг не первая из всех ста заповедей? Разве весь мир не держится на подчинении младших старшим, детей родителям? Ну-ка, ответь, разве не так?

8

Нобору буквально трясло от негодования.