Джордж Уиндэм – великодушный, одаренный воображением, живой человек среди политиков – настаивал на прекращении удушения сельского хозяйства путем огораживаний, отвода земель под охотничьи угодья и грабительских рент; он говорил, что ирландцам, как того требовал Парнелл, надо просто вернуть власть в их фермах. В своих работах, когда дело касается трагедии народного восстания против Питта, он всегда пишет о нем в сочувственно-романтическом ключе, – что не удивительно, ведь Уиндэм состоял в кровном родстве с лидером восставших. Именно он выбил из английского правительства возмещение за всю бесстыдно пролитую кровь со времен падения Фицджеральда.
Эффект, который террор Питта произвел на Англию, был менее трагичен. В каком-то смысле его даже можно назвать комичным. Веллингтон, сам ирландец до мозга костей, был в первую очередь реалистом, и дважды реалистом – по отношению к англичанам. Он называл армию, которой командовал, отбросами земли – это замечание весьма ценно, если учесть, что английская армия успешно доказала, что вполне могла бы называться солью земли. Действительно, в нашей армии как национальном символе сокрыта таинственная двойственность.
У англичан есть свойство, отличающее их от ирландцев и шотландцев – любой формальный закон или политический принцип они превращают в нечто заведомо несправедливое по отношению к последним. Парадокс в том, что Англия не только возводит свои крепостные стены из хлама, но зачастую обретает защиту именно при помощи того, что сама выкинула на свалку как хлам. Иными словами, Англия обладает свойством, благодаря которому даже в поражениях добивается успеха – и это весьма существенно. Некоторые из лучших ее колоний поначалу были поселениями каторжников, причем заброшенными поселениями каторжников. Так же и английская армия во многом состояла из тюремных пташек, выпущенных в результате «очистки тюрем» – однако это была хорошая армия, набранная из плохих людей. Более того, это была веселая армия – из невезучих людей.
Такова яркая особенность, которая пронизывает все реалии английской истории, но ее очень трудно отразить в книге, этой истории посвященной. Зато она сверкает в наших фантастических романах и в песнях наших улиц, но ее квинтэссенция – разговорная речь. У этой особенности нет имени, кроме абсурда. Необъяснимый логикой смех – отрада английской души. С ним она переживала самые тяжкие невзгоды с превеликим терпением – в том числе и времена террора, в которые более серьезные ирландцы конечно бы восстали.
Этот вариант абсурдной свободы, этот вариант веселой человечности выстоял во всех передрягах и засасывающих водоворотах порочной экономической системы, пережил кавалерийские атаки реакционеров и иссушающие опасности материалистических общественных наук, воплощением которых стали новые пуритане, сумевшие вычистить из себя даже религию.
Самое скверное, что произошло в ходе долгой эволюции с английскими юмористами – их медленное сползание по общественной лестнице. Фальстафбыл рыцарем, Сэм Уэллер – слугой джентльмена. Последние тенденции, похоже, свидетельствуют о том, что Сэм Уэллер будет низведен до статуса Ловкого плута. Определенно нас должно радовать, что какие-то, пусть изрядно растоптанные традиции и темные воспоминания о Веселой Англии все-таки выжили. Для нас к лучшему, что наши общественные науки спасовали перед этим смехом, а наша государственная машина сломала о него зубы.
Ведь когда раздался звук трубы, когда настал страшный день испытаний, поденные работники унылой цивилизации вышли из своих домов, похожих на норы, как будто воскресли из мертвых, и встали на защиту своей страны – под странным солнцем без веры, с одним лишь чувством юмора. И каждый поймет, к какой нации принадлежал Шекспир, рассекавший молниями каламбуров и прибауток темную страсть своих трагедий, если хоть раз услышит, как наши солдаты во Франции и Фландрии кричат: «Открывай галерку!» – кричат, как в театре, как будто они, молодые, пришли к дверям смерти, которые еще заперты, и готовы взломать их. |