Сол медленно задвинул последнюю книгу в шкаф и повернулся. Его лицо выражало сожаление, но не о выборе, а о моих слезах, невольно собравшихся по краю ресниц. Он ласково вытер их, когда подошел, и я не стала сопротивляться, угаснув в своей злости быстро, как свеча. В конце концов, то было желание Сола, которое Волчья Госпожа поклялась исполнить, а не мое. Я бы солгала, если бы сказала, что верила в иной исход или действительно удивилась. В конце концов, я знала Соляриса с детства, а потому знала и то, как он поступит. Я была к этому готова. Все, о чем бы Сол ни попросил, априори стоило той крови, которую я проливала и пила, ибо на свете не существовало ничего, на что бы я не была ради него готова.

– «Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звезды, крепче, чем закаленная сталь, – прошептал он мне в губы, заключив мое лицо в свои ладони. – Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним. Сияй, пылай, скрепляй и будь неразрушим». Не хочу я быть разрушенным, Рубин. Не хочу, чтобы одно снова двумя становилось.

– И летать по своей воле не хочешь? И душу свою вернуть? Какой же ты глупый, Солярис… Сколько лет тебе придется теперь ждать, чтоб освободиться? Пятьдесят? Семьдесят? – покачала головой я, вздыхая, ведь если что-то и могло разорвать наше проклятье кроме богов, так это моя смерть.

Любой другой дракон ахнул бы от ужаса на его месте, но Солярис только улыбнулся, как если бы опять знал что-то, чего не знала я, или свято во что-то бы верил, как я верила в скорый приход Госпожи. Он наклонился ко мне, сокращая ту дистанцию, что создавала между нами разница в росте, и прижался своим лбом к моему.

– Может быть, и дольше. Может быть, всегда. Часть твоей души во мне, забыла? Потому-то я и не хочу ее тебе возвращать. С моей душой может твориться что угодно, но твою я никому не отдам. Пока она во мне, ты будешь со мной, так или иначе.

Я с сомнением нахмурилась, но развивать обсуждение не стала. Не то сейчас было важно, сколько лет я проживу – мы оба всегда знали, что намного меньше, чем он, и давно были к этому готовы. Потому Солярис просто пытался отвлечь меня. Его изумрудная серьга столкнулась с моей, и по комнате разнесся знакомый мелодичный звон. Я закрыла глаза на мгновение, хватаясь пальцами за скомканные рукава его рубахи, пока он хватался за мои, так крепко, будто боялся, что я вырвусь и убегу. Но мне было некуда бежать. Сол – мой дом и мое пристанище. Единственное, куда я могла бежать, так это к нему.

– Так что же ты тогда попросил у Волчьей Госпожи? – спросила я снова, на этот раз с нажимом в голосе, давая понять: от правды ему не уйти.

Сол снова умолк, колеблясь. Он смотрел на меня так долго, что я уже успела успокоиться и смириться с его решением, пока он наконец-то не сказал:

– Посмотри. – Солярис взял мои костяные пальцы в свои, поднес их к губам, целуя, показывая, как на мне отпечатался тот путь, что мы прошли. – Ты стольким пожертвовала ради мира, столько отняла у самой себя. Я не хочу, чтобы твои старания были камнем, брошенным в буйную реку – я хочу, чтобы они были кругами, что расходятся от него по всей воде. Как твой ширен, я должен беречь и тебя, и то, что ты мне доверяешь. Мир, кропотливо тобою созданный, – в том числе.

– Значит, ты попросил…

– Я попросил у Волчьей Госпожи помочь сохранить этот мир. Чтобы она положила конец распрям между драконами и людьми. Чтобы мы стали одним народом, как ты того хотела.

– Дай угадаю… Ты так ей и сказал слово в слово, да? Не уточнил, как именно мир этот Госпожа должна блюсти?

Солярис пожал плечами.

– Богам ведь все всегда виднее, разве нет?

«Конечно же, нет!» – захотелось закричать мне. Любой дар, ниспосланный богами, имел обратную сторону, как монета: сейд – жертвоприношения и короткие жизни вёльв; исцеление от болезней и сытость – войны за то, чтобы это исцеление добыть, а сытость обеспечить; даже музыка, созданная ими, могла оглушать, а растения – становиться частью смертельных ядов.