— Не верите? Ну ладно. А что если я просто боялся? Боялся, что у меня ничего не выйдет. Боялся, что, когда мне надо будет нажать на спусковой крючок, не смогу заставить себя сделать это. Разве можно с уверенностью сказать, что человек, которого ты собираешься убить, нацист? А вдруг он вполне порядочный парень… какой-нибудь деревенский работяга… и нет у него никаких политических взглядов, а просто его призвали служить в армии во славу отечества? Я убежден в том, что война — зло, это вам понятно? Считаю войну злом.

Я по-прежнему молчал. Мне казалось, что своим молчанием смогу достичь большего, чем если бы стал возражать ему или соглашаться. Лоренс Браун спорил сам с собой и в ходе этого спора во многом раскрывал свою сущность.

— Надо мною всегда смеялись, — голос его задрожал, — у меня по-видимому, есть особый дар выставлять себя в смешном свете. Не сказал бы, что у меня нет мужества… но я, кажется, всегда и все делаю неправильно. Однажды я вошел в горящий дом, чтобы спасти женщину, которая там осталась. Но сразу же сбился с дороги и потерял сознание от дыма, и пожарным пришлось помучиться, прежде чем они меня отыскали. Я слышал, как они говорили: «Зачем этому ослу пришло в голову хвататься не за свое дело?» Что бы ни пытался сделать, все получается из рук вон плохо, все оборачивается против меня. Кто бы там ни убил мистера Леонидиса, но он сумел сделать это так, что подозрение падает на меня. Можно подумать, что кто-то его убил только лишь затем, чтобы уничтожить меня.

— А как насчет миссис Леонидис?

Он покраснел и как будто стал больше похож на мужчину.

— Миссис Леонидис — ангел, — сказал он, — настоящий ангел. С какой изумительной нежностью и добротой она относилась к своему престарелому супругу! Мысль о том, что она может иметь какое-то отношение к отравлению, смехотворна! Неужели это не понятно олуху-инспектору?

— У него сложилось предубеждение, — сказал я, — в архивах слишком много дел, в которых престарелых мужей отравляли нежные молодые жены.

— Он несносный болван, — раздраженно пробормотал Лоренс Браун.

Он подошел к книжному шкафу и начал перекладывать в нем книги.

Я решил, что, пожалуй, больше из него мне не удастся ничего выкачать, и не спеша вышел.

Когда я шел по коридору, дверь слева от меня распахнулась и из нее откуда-то сверху чуть не на голову мне вывалилась Джозефина. Своей неожиданностью это напоминало явление демона в старомодной пантомиме.

Ее лицо и руки были перепачканы, а с уха свисал изрядный клочок паутины.

— Где это ты была, Джозефина?

Я заглянул в приоткрытую дверь. Несколько ступенек вели в четырехугольное помещение типа антресоли, в сумраке которого можно было разглядеть несколько больших цистерн.

— В кубовой, — ответила она.

— Зачем тебе понадобилось залезать в кубовую?

— Я искала вещественные доказательства, — кратко ответила Джозефина деловым тоном.

— Что можно разыскивать среди цистерн?

Джозефина не удостоила меня ответом.

— Мне нужно помыться, — заявила она.

— Вот в этом ты права, тебе, несомненно, нужно помыться.

Она направилась в ближайшую ванную комнату, но на пороге обернулась через плечо и сказала:

— Мне кажется, пришло время для следующего убийства, а тебе?

— Что ты имеешь в виду? Почему вдруг «следующее убийство»?

— Видишь ли, в книгах всегда примерно в это время происходит второе убийство. Убивают кого-нибудь, кто знает что-то, прежде чем он сможет рассказать то, что знает.

— Ты читаешь слишком много детективных романов, Джозефина.