Изменить размер шрифта - +
Пойми, я ведь тоже чувствую свою вину. Я виноват в том, что моя мать сошла в могилу, так и не увидев свою биографию напечатанной.

Томас отвернулся и принялся выхаживать взад вперед по бетонной камере, снова и снова обдумывая один и тот же вопрос: оставить пленницу здесь или отпустить?

Наконец он вытащил из кармана монету, подбросил ее, поймал.

Решка.

– Тина, я тебя отпускаю.

 

13

 

 

15 июля 1997 года, вторник. 4:00

Надо все закончить сегодня. Завтра похороны и поминки, и мне потребуется ясная голова. Есть много всего, о чем следует поразмыслить.

Я отправился посмотреть на Тину, но она уже ушла. Пульса нет. Я дал ей совсем маленькую дозу кураре, который парализовал ее легкие. Умерла она, наверное, быстро. Очень уж ослаблен был организм.

В целом, я думаю, пребывание здесь пошло Тине на пользу. Она оказалась значительно более способной ученицей, чем я предполагал. Я процитировал ей Сократа: «Самая сильная боль – та, которую человек причиняет себе сам». И Тине хватило ума понять это. Я рад за нее.

Я чувствую, что, обретя здесь важные знания, она в следующий раз не повторит своей ошибки. Но решать это будут уже там, наверху.

У Господа наверняка есть своя собственная монета.

 

 

14

 

На похороны никто не пришел.

Томас сидел на заднем сиденье черного «даймлера», пытаясь сообразить, в чем дело. За окном, искаженный миллионом призм, мелькал Лондон; этой части города он не знал. То ли шел дождь, то ли он плакал, а может, и то и другое – какая теперь разница?

Томас с размаху ударил ногой прямо по сиденью перед собой – тому, что было рядом со стеклянной перегородкой, разделяющей его и водителя. Увидел, что шофер чуть повернул голову и посмотрел на него в зеркало заднего вида. Ну и пусть!

Его мать умерла, и больше ничто уже не имело значения.

Кроме этого.

Никто не пришел! Только сотрудники похоронной компании – водители, люди, которые должны нести гроб, да еще некий мистер Смайт, щегольски одетый человек, выполнявший на похоронах роль распорядителя. Местный священник проигнорировал восемьдесят процентов той информации о матери, которой снабдил его Томас. И еще явился какой то идиот репортер с дешевой камерой – этому хватило наглости спросить у него, кто такая Глория Ламарк.

Господи милостивый!

Может быть, люди просто неправильно поняли его указания и теперь ждут в доме на Холланд Парк авеню? В «Таймс» опубликовали некролог, который он сам написал (у них, видите ли, не имелось информации), но про похороны там ничего не говорилось. Он сделал рассылки членам фан клуба. Поместил объявление на сайте матери. Томас упорно отказывался признавать тот факт, что никто никогда не отвечал на его рассылки и не заходил на сайт Глории Ламарк.

Водитель, невысокий мужчина в форменной фуражке, с вожделением поглядывал на проходивших мимо женщин. Томас видел, как он постоянно крутит головой туда сюда, рассматривая очередную красотку.

Томас просто глазам своим не верил. Они возвращаются с похорон его матери, а паршивец из похоронной конторы, чья голова должна быть занята скорбными мыслями, вместо этого идет на поводу у своего похотливого пениса.

Томас подался вперед и постучал по стеклянной перегородке:

– А ну немедленно прекратите!

Водитель, испуганный и смущенный, повернул голову:

– Сэр?

Но Томас уже откинулся на спинку сиденья. Он погрозил шоферу пальцем. Тот, испытывая еще большее недоумение, полностью сосредоточился на дороге.

 

Возле дома тоже никого не оказалось. Томас принялся выхаживать по палатке, где планировался поминальный обед; его начищенные черные туфли от «Лобб» утопали в ковровом покрытии, которым застелили лужайку.

Быстрый переход