— Ich liebe dich mit ganzem Herzen, — сказал он. — Я люблю тебя всем сердцем.

Именно в этот прочувствованный момент Нед в своей комнате врубил «AC/DC».

— Ist твой брат? — вздрогнул папа.

— Сейчас позову. — Я встала и решительно направилась к дому, оставив свои чувства на траве — и желтые тюльпаны, и тоннели во времени, и злосчастное загаданное желание, которое мучило меня целый год, а теперь отпустило.

— Нед! — забарабанила я в окно. — Мы решили упиться!

Он тут же высунул голову:

— А что, есть повод?

— Грей.

*  *  *

— Слизняков помнишь? — спросила я.

— Слизняко-о-ов, — протянул Нед до самой луны и хлопнулся спиной на траву. Мы сидели в саду — сумерки уже сменила ночь — и делились любимыми историями про Грея. Белье на деревьях. История с замороженным апельсином. Слизняки.

Они явились первым испытанием Грея на пути к просветлению. Начитавшись соответствующей литературы, он временно стал вегетарианцем, занялся медитацией, расставил по всему коттеджу маленьких толстых будд. Ноги Грея покрылись комариными укусами, потому что он отказывался прихлопнуть даже москита.

На смену лету с москитами пришла осень с пауками. В октябре начались дожди. Дожди породили слизняков, слизняки породили других слизняков, и Грей начал терять терпение.

Несколько недель он усердно собирал с дорожки этих толстых серых апострофов и тайком высыпал в огород Алторпов.

Но однажды мы проснулись в два часа ночи от мощного рева: «К… просветление!» и увидели, как Грей лупит тяпкой по дорожке, устраивая слизням Варфоломеевскую ночь.

— Я рассказывал вам о колоколах? Грей стоял вон там, — папа показал в направлении церкви, — и кричал, чтобы они заткнулись!

После его похорон колокола звонили до вечера. Мы замолчали. Нед кое-как поднялся на ноги.

— Нам надо что-то сделать, — сказал он, нарушив тишину.

— Уже поздно, — отозвался папа. — Все спят. Больше никаких излишеств и буйства.

— Я о Грее, — округлил глаза Нед. — На днях будет год. Может, позвонить в колокола? Ладно, не будем звонить. Тогда фейерверки?

— Если вам хочется, можно развеять пепел, — предложил папа. — Он в сарае.

— В сарае? — заржал Нед. — Нельзя держать пепел в сарае, это же… это…

— А где еще его держать, Liebling? — Папино лицо пошло морщинами от замешательства. — Это Готти его туда поставила.

— Что?! — поперхнулась я вином.

— Я спрятал контейнер в одного из будд, а ты их всех убрала, — объяснил папа, вставая. — Там он и стоит.

— Папа, когда ты сказал, что коробка в одном из будд… Половина из них уже снова в доме. Ты знаешь, в котором?

— Я знаю, в котором, — произнес папа так, что стало ясно — он всегда знал. Он действительно вечно витает в облаках или я его просто не замечала? — Сейчас найду. А вы начинайте думать, где это сделать. Может, здесь? — Папа скрылся во мраке.

— Что, в саду? — ужаснулась я.

Нед фыркнул, и все стало нормальным.

— Это было бы малость чересчур. Я думаю, возле «Книжного амбара» или в поле. Что скажешь?

Я подождала, пока папа вышел из сарая с картонной коробкой в руках и осторожно поставил ее на траву между нами. Коробка была несуразно маленькой.

— Гротс? — поторопил меня Нед. — Где это надо высыпать?

— В море, — ответила я, потому что Грей хотел себе похорон как у викинга.

Больше некуда. Море — единственное достаточно просторное место. Коробка слишком мала. Разве можно держать Вселенную на ладони?

Воскресенье, 24 августа

[Минус триста пятьдесят семь]

К сожалению, я еще не до конца разобралась, как работает Вселенная: я проснулась рано с больной головой, а в руке зажат имей Томаса.