– Она сгорела?

– Нет. Только испугалась. И стала сильно заикаться. А еще впадать в столбняк. Даже от горящей спички.

– От чего?

Объяснил.

Допили второй кувшин.

– Так вот какие сказки про людей, – вздохнула Марла и совсем по‑бабьи подперла щеку кулаком.

– Нет, Лапушка, это пока жизня  . И то, что мать два года возила девчонку по врачам и не могла вылечить, тоже жизня.

– А где сказка?

– Сказка будет дальше. Марина увидела, как другие дети гоняются за котенком. Видела, куда он от них спрятался, потом увидела огонь. Вот тут и начинается сказка. Сначала Марина закричала. Очень громко. Ее мать и с четвертого этажа услышала. А последние два года Марина говорила только шепотом. Или молчала. Потом она подбежала к костру и раскидала горящие ветки. А для малявки, вроде нее, ветки очень тяжелые. Все так удивились, что никто ей не помешал. Марина достала котенка, и тут в огне чего‑то взорвалось.

– Чего взорвалось?

– Не знаю. Я был далеко от костра. А когда подбежал, увидел на девчонке всего два пореза: на плече и на спине. Малявке здорово повезло. Некоторые, после таких взрывов, остаются без пальцев или без глаз.

Пока я пил, Марла молчала, но стоило отставить кувшин и сразу же:

– А дальше?

– Ну, я немного полечил эту девочку. Поговорил с ее мамашей. Тогда‑то и узнал про костер из папаши и заикание. Кстати, заикания я не слышал. Прошло. А котенок у Марины остался. Фениксом назвали.

– Это все?

– Все, что я знаю про нее и котенка. Можно бы еще чего‑нибудь придумать. И рассказывать, наверно, по другому надо…

– Не надо. Я поняла, что такое сказка.

– Правда, что ли? Кажется, я так хреново объяснял, что и сам запутался.

– Это не главное. Тебя услышали и поняли, а ничего другого не надо.

– Ну ладно, если ты так говоришь… Но теперь моя очередь слушать сказки.

– Потом, Пушистый. Ладно?

Вот только потом наступило не скоро.

Мы все еще гостили у Намилы Многолюбящей. Как ее личные гости, а не ее дома. Потому как, дом я купил. Еще в самом начале веселухи  , когда нас пытались из него выставить. Ну, а я не хотел никуда идти. Вот и взял Намилу на слабо. Мол, слабо продать? А она мне: слабо купить. Слово за слово, вытряхнул все, чего с собой было, на домик и наскреблось. А не хватило б, то половина наличняка Намиле отошла бы. По договору. Не хотят тут по городу с такими бабками. А я вот хожу. Так что профукала Многолюбящая свой домик.

Потом я проспался, поговорил с Намилой еще раз и взял ее в совладелицы. Быть хозяином сауны, массажного кабинета, косметического салона, диетической столовки и хрен знает чего еще… по‑моему, это слишком для одной не совсем трезвой башки. Да еще обслуживающий персонал имеется. Не знаю, как Намила со всем сама справлялась. Теперь вот расширяться думает. Раз уж помощника боги прислали. А чем этот помощник занимается со своей женщиной, Многолюбящей по барабану. Для нее главное, что я не мешаюсь в ее дела, и оплачиваю половину расходов. Вот только Лапушка Намилу в упор не замечает. Тот, кто ни разу не ходил с караваном, живым не считается. А Намила родилась в этом доме, и ниже Среднего Города не спускалась. Марла для нее, как дикарка‑инопланетянка, с которой без переводчика лучше не общаться.

А дикарке‑инопланетянке вдруг захотелось поговорить. Со мной, не с Намилой. А закрыты у меня глаза или нет, Марле все равно.

– Если б я рассказывала сказку, как положено у вас, то начала бы так: Жил‑был звереныш из племени Кугаров, и у него еще не было Имени. Прозвища тоже еще не было. Звереныша называли зверенышем, когда хотели позвать… Нет, это не правильная сказка!

– Почему?

Глаза мне открывать лень.