|
Однако почему-то во всех мифах ум (и даже мудрость) является неотъемлемой чертой злодеев и негодяев. Говорю это не для того, чтобы подразнить наших современников. Может, кто-то упрекнет меня в излишней самонадеянности, но я пытаюсь дать объективную картину мира — вместо того, чтобы принимать желаемое за действительное. В своей работе мне хотелось бы сохранить мировосприятие, присущее вечному мифу, а не опираться на сиюминутные чувства современных людей. И я могу объяснить, почему. Хотя человек — существо переменчивое (мы действительно наблюдаем, как наши знакомые меняются со временем), но я абсолютно убежден, что все эти изменения касаются лишь внешней, наносной оболочки. А в своих глубинных основополагающих, чувствах и побудительных мотивах человек остается неизменным. Другими словами, я собирался написать не бестселлер-однодневку, а книгу, рассчитанную на века. И мне, несомненно, следовало поставить вас о том в известность. Помимо этого, в мои намерения входило (и до сих пор входит) сопровождать каждую историю специальным эссе, содержащим — как бы это лучше назвать? — может, дополнения или комментарии? В этих заметках я планировал излагать свои наблюдения, размышления, возможно, даже характеристики персонажей. Но все они должны были идти отдельным текстом, не нарушая основную канву повествования. К примеру, у меня нет доказательств того, что Мерлин был друидом. И уж конечно сам Мэлори ничего такого не имел в виду, когда создавал свой персонаж. Следовательно, я не имею никакого права упоминать о подобном предположении на страницах романа. Я мог бы высказать свою догадку где-то в авторских заметках — если бы действительно верил в эту гипотезу (хотя лично я считаю, что образ Мерлина гораздо древнее друидизма). Дело в том, что подобный персонаж встречается практически в любом великом литературном цикле — будь то Библия, собрание древнегреческих мифов или же сказаний другого народа. Помню, Чейз как-то тонко подметил, что между сарацинами и саксами нет большой разницы. И те, и другие являются воплощением одной и той же беды — когда пришлые чужестранцы вторгаются на родную землю. Подобное неоднократно случалось на протяжении веков. Для Мэлори самыми яркими и близкими по времени завоевателями были сарацины, потому он их и упоминает в своей книге. С другой стороны, англосаксы для Мэлори (кельта по происхождению) успели уже стать привычным элементом, неотъемлемой частью его самого. И это при том, что — по ряду социальных причин — себя самого он рассматривал как потомка выходцев из Нормандии.
Хорошо, скажете вы, если таково было изначальное намерение, то где же тогда они — эти комментарии, поясняющие и проясняющие основной текст? Отвечаю: он так и не были написаны. И случилось это по двум причинам: во-первых, за время работы я слишком многое узнал, а во-вторых, мне не хотелось нарушать ритм повествования. Да-да, в какой-то миг я обнаружил, что в книге Мэлори присутствует особый ритм, и это меня очень порадовало. К тому же всем этим историям органически присуща некая строгость изложения, и я — в своих вынужденных вставках — старался учитывать данную особенность. Меня могут обвинить в том, что я опровергаю собственные утверждения, и я готов согласиться с этим обвинением. Но дело в том, что я сталкиваюсь с вещами, которых не понимаю. Вот вы упрекаете меня за эпизод с детоубийством; говорите, что он не только порочит короля Артура, но еще и грешит несамостоятельностью, являясь простым пересказом истории с вифлеемским избиением младенцев. Однако данный эпизод несет в себе основную идею легенды. Что касается царя Ирода, то я предлагаю рассматривать его историю в более широком смысле. По-моему, она служит еще одним подтверждением извечного тезиса о бессилии человека перед лицом судьбы. Таким образом, наша легенда является простым выражением общечеловеческого опыта. К тому же, она лишний раз иллюстрирует небезызвестный принцип «Власть развращает». |
