Только мы успели выехать на главную Ачинскую дорогу, как навстречу нам из-за ельника вывернулась карета «скорой помощи».

– Больных везут. Придется нам уступить дорогу, – забеспокоился я.

– Это – наш автобус… Приспособили, – сказал Попков. – Видать, участковое начальство едет.

Карета, не доезжая до нас, попятилась задом с дороги прямо в снег. Мы проехали мимо, шаркнув сеном по кабине «скорой помощи». Из кареты посыпались на снег пассажиры, все в полушубках и чесанках. Сразу видно – не на работу едут.

Мы вышли навстречу. Оказалось, что ехал на совещание начальник лесопункта Мазепа с бригадой передовиков. Я незнаком был с Мазепой и удивился при встрече с ним. Он был мал и невзрачен, сухопарый, с желтым морщинистым лицом, словно исхлестанным корявыми ветвями ильма, с печальными, умными и усталыми глазами.

– Архип Осипович, – подал он мне большую костистую руку.

Я назвался в свою очередь.

– Мне Пинегин рассказывал о вас. – Мазепа повернулся к Попкову. – Что ж ты, труженик, дороги путаешь, как слепая лошадь? Мы ночью тебя ищем, а ты в бараке дрыхнешь.

– Хвостовик у меня занесло малость, – пробурчал Попков.

– Чтобы не заносило еще раз, за вчерашний день зарплату с тебя удержим.

Мазепа кивнул на стоявшего рядом с ним сутулого, в черной сборчатке рыбного инспектора Чурякова, большеносого, с унылым, каким-то сонным лицом.

– Мне эта рыбья мамка руки связала. Вот поеду в леспромхоз, там развяжут.

Видя мое недоумение, он пояснил:

– Запретил мне трелевать лес к Теплой протоке.

– Правильно сделал! – сказал я.

Мазепа ничуть не смутился.

– Это ж нерестовая протока, пойми ты. Нельзя по ней сплавлять, – нехотя пояснил инспектор.

– Лыко и мочало – начинай сначала, – вздохнул Мазепа. – А если других проток нет – что делать? Трелевать к Бурлиту за пять верст? – трактора не выдержат. И лес будет золотым.

– Стройте дорогу, – ответил равнодушно инспектор, и видно было, что подобные разговоры между ними ведутся не впервой.

– Дорогу за год не построишь.

– Будто вы здесь год работаете, – усмехнулся Чуряков.

– Вы же губите лес! Губите рыбу! Люди страдают… – сказал я. – Неужели вам это непонятно?

– Я уже на такое насмотрелся, дорогой мой, что глаза слепнут, – Мазепа потер виски и устало посмотрел на меня. – Мне за последние пять лет удвоили план, а техника все та же. Работаем на износ… А вы – строй дорогу… Кем? На что?

– Денег не отпускают на дорогу, что ли?

– Когда отпускают, когда нет. Это не наше дело. Дороги – дело высокого начальства.

– Оно кому плохо без дороги-то, а кому и подходяще, – протискиваясь боком, подмигивая мне, говорил молодой рыжий технорук с белесыми бровями, с вислым хрящеватым носом. – Была бы дорога, небось перевели бы леспромхоз из райцентра к нам в тайгу… А может быть, и трест бы сюда загнали… Кому в глухомани жить хочется? Теперь каждый едет из леспромхоза на лесопункт – ему и суточные платят. А тогда – прощай командировочные, – он многозначительно улыбается и чем-то напоминает мне шорника.

– Ну, что мы топчемся на дороге? Поехали! – сказал Мазепа и, посмотрев на меня, спросил: – С нами поедете? Или в Ачинское?

Этот вопрос застал меня врасплох.