Остальные осторожно принялись повторять указанный маневр.

Канунников покачал головой:

– Не сейчас. Когда они будут здесь. Это тяжело, но надо вытерпеть.

Рядом со стеной он заметил заботливо приготовленное Елизаветой ведро с водой и кусок хлеба, завернутый в тряпицу. Кивнул коротко – подкрепитесь. Сам прислушался к звукам: вот уже отчетливо можно разобрать голос офицера, утробный рык ищеек. Взмах руки – и бывшие узники оторвались от воды, насторожились, как звери в норе.

Александр подал знак, и все одновременно поползли вверх, цепляясь за каменные стены изо всех сил. В узком пространстве четверым не хватало места, Канунников чувствовал, как все сильнее дрожит тело изможденного голодом, высохшего до состояния скелета Лещенко. Лейтенант выгнулся дугой, чтобы обессилевший узник смог опереться ему на плечо. Сашка слышал тяжелое дыхание, переходящее в хрип. После лагеря и многонедельной дороги без еды эти люди еле держались на ногах, силы таяли с каждой секундой. Как только звуки облавы начали удаляться, Канунников мягко соскользнул вниз, прошипел:

– Тихо. По одному. Нас услышат, – и первым, как ребенка, подхватил на руки совсем сникшего Лещенко.

Тот, мокрый от испарины, свернулся у каменной стены, не в силах пошевелиться. Сенька встал было на ноги и тут же по стене сполз вниз, за ним на камне вытянулся Никодимов. Он единственный смог прошептать:

– Спасибо. Воды бы…

Канунников смочил подол своей рубахи и заботливо промокнул губы всем по очереди. Потом привалился к стене и вполголоса начал рассказывать про свой побег из лагеря, про встречу с Агнешкой и про лесную гвардию. Как они нашли их записку, как готовили операцию. В конце рассказа он вдруг почувствовал горячую влагу на голой щиколотке, это по щекам лежащего Бурсака потекли слезы. Он вздрагивал, не в силах сдержаться:

– Спасибо. Мы живы. Спаслись! Живые… Я не верил, не верил.

Рядом раздался ликующий шепот Никодимова, того самого электрика, что смог забросить со столба записку в кусты:

– Я говорил, Сенька! Нельзя сдаваться!

Он попытался сесть, хотя ослабевшее тело его совсем не слушалось. С третьей попытки узник навалился спиной на каменную опору:

– Надо выбираться отсюда как можно быстрее. Уходить к своим на восток. Я охотой раньше занимался – выведу!

Александр с трудом смог произнести страшную новость:

– Гитлер захватил СССР. Мы не знаем точно, с Москвой связи нет. Но так пишут в гитлеровских листовках.

Он ожидал града вопросов, возражений, но в ответ в каменном мешке повисло жуткое молчание. Бывшие заключенные лежали без движения. Кошмарное известие шокировало их до оцепенения.

Первым пришел в себя Лещенко:

– Оружие у вас есть?

– Автоматы, топоры, ножи. – Канунников ощутил, как немощное тело с усилием поднялось рядом.

Резкий от душащего горя голос просипел:

– Убивать их буду. Пока дышу, буду давить фрицев. Хоть голыми руками. Рук не будет – загрызу. У меня ведь там семья осталась. Дочка Танюша… Ей три годика…

Лещенко бросился на каменную стену, штурмуя босыми ногами преграду. Никодимов поймал его и зажал рот, чтобы тот в истерике не выдал их убежище. Беглец не кричал, лишь яростно хрипел, отчего его тихий голос звучал еще страшнее:

– За Танюшу рвать их на части буду. За доченьку. Звери!

Никодимов сдерживал товарища, бьющегося в судорогах:

– Мы с тобой. Все. До последнего вздоха.

Когда наконец Лещенко затих и застыл, привалившись лбом к стене, Александр прошептал:

– Не торопитесь умирать, товарищи.