Разговоры смолкли, слышно было лишь тяжелое дыхание Василича и Канунникова. Они по очереди тащили громоздкое устройство, помогая закидывать его друг другу на спину. Позади шли Лещенко и Никодимов с инструментами и автоматами наперевес, обоим не терпелось испытать свое детище в действии.

Узкий проход между деревьями оборвался пологим берегом, за которым бурно переливалась узкая речушка. Канунников нашел глазами каменное укрытие на выступе – сколько раз оно уже спасало им жизнь. Сейчас им придется выйти на открытое пространство, брод из остатков сгнившего мостика через реку, где глубина чуть ниже колена, только здесь. Тяжеленный груз в других местах через бурный поток не переправить.

Они уже переглядывались, соображая, как побыстрее оказаться на том берегу, когда послышалось тяжелое дыхание Игоря. Паренек, взмокший и перепуганный, ткнул пальцем в дорожку, которая, петляя, шла через лесной массив до сортировочного отбойника железной дороги:

– Там! Патрули ходят. По два человека. Солдаты. С автоматами.

Василич прохрипел, согнувшись под тяжестью самодельного клина:

– Уходим в лагерь.

Александр заупрямился:

– Собаки с ними есть?

Игорь отрицательно покачал головой.

Лейтенант предложил:

– Давайте переждем в кустах и найдем другой брод. Они, скорее всего, идут осматривать пути перед важным составом. Если бы искали нас, то пустили бы собак.

Капитан замешкался, тяжелый клин давил на плечи, мешал думать. Уже стала слышна немецкая речь – короткие резкие оклики офицера. Они не успевали вернуться в глубину леса: слишком близко немецкие солдаты, через деревья могут заметить уходящие силуэты. Романчук с трудом удерживал клин, и Канунников принял решение сам. Он одними глазами указал на густые заросли, что шли внизу склона вдоль берега реки:

– Уходим туда.

Бойцы отряда ринулись по пологому откосу вниз. Саша перехватил груз, они вдвоем с Василичем почти бегом стащили тяжелую железяку вниз и рухнули в изнеможении в густые кусты. В последний момент не удержали лямки, и увесистый груз с размаху ударил по ноге Никодимова. Тот дернулся от боли, скрючился и зажал себе рот руками, чтобы не издать крик. Сквозь грязную ткань штанины проступила кровь, стопа неестественно вывернулась. Несчастный задергался в судорогах от боли в сломанной конечности.

Лиза подползла к нему и положила руку на плечо, будто умоляя сдержаться – не крикнуть, не выдать своих товарищей немцам, которые, судя по топоту сапог, подходили к берегу.

Шум был все ближе. Канунников слышал, как шуршит под сапогами опавшая листва, как бряцают немецкие автоматы. Гаркнул офицер – и отряд начал шумно переходить по остаткам мостика через речушку. Хлюпанье воды, шум брызг. Время тянулось для партизан невыносимо долго, казалось, что от напряжения сейчас кто-нибудь из них не выдержит и выдаст себя движением или слишком громким дыханием.

«Там ведь Франтишек и Сорока в лесу, – мелькнула испуганная мысль. – Вот кто может все испортить. Поляк слишком нерасторопный, а особист слишком трусливый, чтобы быстро найти укрытие от патруля».

Саша обернулся к Василичу, который, видимо, был обеспокоен той же мыслью, и чуть слышно прошептал:

– Патруль заметит яму.

Капитан растерянно замотал головой – не знаю, как им помочь. Рядом с ним взметнулась светлая грива. Это Зоя решительно приподнялась от земли, дернула круглым подбородком в сторону железной дороги, виднеющейся за деревьями.

Сенька бросился к ней, безмолвно ткнул пальцем в две фигурки на тропе на том берегу – нацисты оставили охрану, не ходи, опасно! Но своенравная девушка стряхнула его руку, сверкнула глазами, в два шага спустилась к глубокой застойной воде и вдруг по-русалочьи, бесшумно нырнула с головой в воду между камышами и исчезла в ледяных перекатах.