А Гелю вместе со всеми штабными пленили. Женщина двадцати пяти лет, весьма соблазнительной наружности, она сразу же привлекла внимание немецких солдат с нагрудными орлами на кителях. Трое из них во главе с ефрейтором затащили ее в ближайший сарай, разложили на куче ящиков и, сорвав с нее форму и нижнее белье, намеревались предаться любовным забавам. Участь ее была бы плачевна, но вмешался его величество случай: в сарай заглянул некий гауптман и разогнал насильников.

– Was für ein süßes Mädchen , – сказал он, плотоядно разглядывая голую женщину.

– Спасибо, что выручили, герр гауптман – сказала Геля по-немецки, пытаясь прикрыть интимные места.

– О, Mädchen понимает немецкий. Благодарить следует не словами, а делами. Ты только не сопротивляйся.

Офицер осклабился до ушей, подошел к ней и начал ласкать оголенные груди. Обделенный на войне женской лаской, он просто сгорал от желания.

– Уж лучше со мной, чем с этими бауэрами. Я с тобой ничего плохого не сделаю, только…

Гауптман быстро сдернул брюки и, не снимая сапог, навалился на нее и ритмично задергал задом. Геля закрыла глаза и расслабилась, не оказывая сопротивления. А что ей еще оставалось?!

Немец закончил начатое, подождал, пока Геля оденется, и самолично отвел ее к остальным пленным, укоризненно посмотрев на группу незадачливых насильников. Геля осознала, что знание немецкого ей может еще пригодиться, очень пригодиться.

А потом ее поместили в еврейское гетто, посчитали за еврейку, хотя отец ее был из немцев Поволжья. В распределительном пункте Геля заговорила по-немецки, но утомленный фельдфебель посчитал, что женщина говорит на идише, смачно выругался и отправил ее по назначению. Она ведь назвалась Гелей, а не Ангелиной, а имя Геля носили в том числе еврейские женщины.

Потянулись суровые и однообразные будни в кирпичном бараке с маленькими зарешеченными окнами и уставленном двухэтажными нарами из неотесанных досок. Их кормили, выносили парашу, порой куда-то забирали нескольких женщин, но они не возвращались обратно. Прошел месяц, прошел второй. Приближалась осень, и в бараке становилось холодно по ночам. Им выдали байковые одеяла и принесли две печки-буржуйки.

Геля близко сошлась со своей соседкой по нарам, Галей Шифриной из Гродно. Они рассказывали друг другу про свою жизнь, делились сплетнями и мечтали о лучшем будущем, которого не предвиделось. Галю вскоре увели, и она назад не вернулась. Но у Гели имелись особые мечты, которыми она не делилась со своей подругой. Она ведь наполовину немка, по сути фольксдойче, а вовсе не еврейка, и этим нужно было непременно воспользоваться – представился бы случай. И случай представился.

В барак обычно входили через калитку, врезанную в ворота, а тут ворота открыли нараспашку. Группа офицеров вермахта углубилась на несколько метров в барак и остановилась. Их сопровождал человек в штатском в качестве переводчика. Впереди стоял оберст, полковник.

«Какая-нибудь комиссия для проверки…» – подумали сидельцы.

Офицеры о чем-то поговорили, а потом штатский крикнул по-русски, чтобы слышал весь барак:

– Просьбы, жалобы имеются?

Обычно узники молчали, а тут, к удивлению всех, громко, на весь барак ему ответили по-немецки:

– Ich bin Deutsche, keine Jüdin. Mein Vater ist der Deutsche Günter Schneider. Ich wurde aus Versehen hierher gebracht .

Это сказала Геля. Офицеры застыли в недоумении.

«Немку посадили в еврейское гетто? Quatsch! » – подумал полковник. Он прошел вперед и увидел на верхних нарах растрепанную и чумазую девицу, которая и в таком виде выглядела весьма привлекательно.