Сначала он хотел дезертировать, но передумал. Надо было чем-то жертвовать, чтобы сбежать с фронта. «Жертвуй малым, чтобы сохранить остальное». И он пожертвовал. При первом же боестолкновении прострелил себе ногу и попал в госпиталь. Там он познакомился с таким же «самострелом», который предложил ему войти в состав серьезной структуры.
– Деньги дадут огромные.
– А как же фронт? – спросил Евсюков.
– Отмажут, – ответил ему сосед по кровати.
После излечения он познакомил Женю с серьезным мужчиной – это Евсюков сразу же интуитивно осознал. Они пошли в столовую, и незнакомец, назвавшийся Альбертом, предложил Жене без утаек рассказать свою биографию, чтобы понять, с кем имеет дело и почему этого парня ему рекомендовали. Евсюков понял, что шутками здесь и не пахнет, и качественно исповедался. Альберт подумал и сделал неожиданное предложение: организовать налет на портовый склад с медикаментами, предложив за работу огромную по понятиям Жени сумму денег и огромный аванс. Хоть сейчас.
– Вы такие доверчивые? – спросил Евсюков.
– Жизнь нас заставила быстро разбираться в людях. Самое большее, что мы можем предложить, это доверие. Будет доверие – будет всё. А теряют доверие вместе с головой. Ну, как?
Альберт упер в Евсюкова жесткий и проницательный взгляд.
Женя долго не раздумывал и согласился. Это была его стихия. Ему дали прозвище Табак, и жизнь Евсюкова превратилась в удивительный приключенческий роман.
Его воспоминания прервал надзиратель, подав-ший команду «На выход». Табака отвели в комнату для допросов. Там находились следователь Слепцов и лейтенант с позывным «Мамонт» для психологического, а при необходимости и физического воздействия. Его внушительные габариты и бульдожья челюсть призывали к искренности показаний арестованного. С Евсюкова сняли наручники, и он уселся напротив Слепцова. Тот, как обычно, начал с неожиданного и сбивающего с толку вопроса, нарушив регламент типа «фамилия, имя, отчество» и так далее.
– Ты в курсе, что твоего отца арестовали, и по твоей милости?
– Я давно не общаюсь с отцом – у нас разные взгляды на жизнь, – слегка напрягшись, пояснил Табак.
– Может быть, может быть… А это он тебя науськал взорвать снарядный завод?
Выражение лица Слепцова ужесточилось.
– Отец строит коммунизм – ему не до этого. И о каком таком заводе вы говорите? Знать не знаю.
– Хорошо, к этому мы еще вернемся. А почему ты выпрыгнул в окно и пытался бежать? И стрельба в квартире началась, нашего сотрудника ранили. Кого ты так испугался?
– Меня хотели ограбить, в квартиру заявились бандиты. Я воспользовался моментом и хотел сбежать, но мне помешал ваш сотрудник, – не моргнув глазом, объяснил Евсюков.
– Красиво врешь. А что ты можешь сказать по поводу ограбления сберкассы?
Слепцов назвал адрес.
– А я тут при чем? Меня там кто-нибудь видел?
– Тебя выдал некий Шрам. Знаешь такого? А в Одессе подтвердили.
– Первый раз слышу про Шрама.
Евсюков шел в откровенную «отрицаловку».
– Мы можем вам устроить очную ставку.
Имея обширный опыт допроса бандитов всех мастей, Слепцов понимал, что жесткое физическое воздействие не всегда приводит к успеху. Если к подследственному сразу же применить жестокие пытки с нестерпимой болью, да еще обеспечить визуальное наблюдение, то он признается во всех смертных грехах. Вот поставить перед ним зеркало, и пускай наблюдает, как ему по кускам режут гениталии. Продаст маму, бабушку и деток. И разберись там, где крупинки правды. Поэтому нужно только обозначить методы воздействия и обрисовать перспективы. |