— Эй, милорд! — лениво окликают графа Солсбери с борта. — Фал кинуть или поплывешь сразу до Тортуги?

В ответ граф выдает такой затейливый матерный загиб, что на шлюпе восторженно свистят и, кажется, аплодируют. У Кэт шумит в ушах, голова падает на ненавистное мужское плечо, вся горечь Кариб идет у нее носом и горлом — и только один вопрос остается в опустевшем мозгу: как я на борт-то поднимусь, у меня же руки связаны?

В морской ли воде, в добром ли английском эле, в барбадосском ли роме, а утопить переживания последних часов необходимо. Даже чудо господне не спасет твой разум, Саграда, если вспоминать все по кругу: гибель Торо в битве с целой эскадрой английских каперов, тонущее «Сердце моря», разваленное аккурат напополам пушечным залпом, деловитое пленение англичанами команды El corazón del mar, превращение юнги Билли Сесила в милорда Солсбери из расчета на богатый выкуп — и, как финальный аккорд, единодушное решение инглезе отправить Пута дель Дьябло прогуляться по доске. Дабы не провоцировать беспорядков в дружном мужском коллективе.

Да только милорд испанскую шлюху Посейдону не отдал, а прям как был, в камзоле и при шпаге, сиганул за борт и девку свою за волосы выволок. После чего пообещал округлить выкуп, если ее оставят в живых, или поджечь запасы пороха на головном корабле, если в его скромной просьбе будет отказано.

Катя чувствует себя так, точно подключилась к чужой телефонной линии. Оставаясь собой, не перетекая в Кэт, не срастаясь с ней ощущениями и воспоминаниями, Катерина видит, как жила ее прошлая реинкарнация. Или одна из? Нет, Катерина не хочет видеть других. Ей хватит Кэт и… Китти.

Китти все еще здесь — а куда она денется? И Пута Саграда, раз уж не получилось не допустить демона внутрь, изо всех сил пытается не выпускать свою личную нечисть наружу. Потому что львиноголовое воплощение Ламашту озлоблено до крайности и голодно, как никогда раньше. Китти рвется к английским глоткам, пьянея от запаха крови, текущей под дубленой, щетинистой моряцкой кожей. Она скулит и молит, день за днем, ночь за ночью: пусти, пусти, пусти, накорми меня, я же часть тебя, а они — враги!

Но ее вторая половина не отвечает. Она сидит в каюте, предоставленной ее новому мужчине, сопляку Сесилу, и планомерно надирается. Ромом, предоставленным ему же. Кэт не хочет больше ни выживать, ни думать о своем будущем, ни вычислять, сколько еще лет, а может, месяцев или недель осталось ей от паршивой десятки, выданной скупердяями-лоас при сдаче. По всему выходит, что немного. Или попросту ничего. Потому что вслед за Испанским Быком и «Сердцем моря» Пута дель Дьябло тоже должна была лечь на океанское дно, такое прекрасное — и уснуть, наконец, давно обещанным беспробудным сном. Там ее не навещал бы Торо в сочащемся кровью шейном платке, не смотрел бы пустыми, выжженными взрывом глазницами. Не скользили бы по уставшему от жизни телу породистые, каменно-жесткие руки безумного Сесила. Не было бы ничего, кроме темноты и тишины, желанной и недостижимой на тысячу футов выше дна, в каюте милорда Уильяма, живой копилки английских каперов.

Грязь, грязь, палаты из грязи, пьяно кивая, повторяет Кэт — не то про себя, не то вслух. Я думала, что вызволила оттуда Китти, а вместо этого заперлась в нганга вместе с ней. Теперь вся моя жизнь — сточная канава, куда меня столкнула Абойо. Я думала, она меня оттуда вытащила, а она просто превратила в сточную канаву весь мир, сатана черномазая.

Руки Сесила переворачивают Кэт на живот и ставят на четвереньки — легко, будто куклу. Билли, впившись пальцами в бока Пута дель Дьябло, рывком дергает ее и насаживает на себя, точно курицу на вертел. Кэт даже не охнет: с чего ей кочевряжиться? Дело нехитрое, привычное — знай пыхти, пока клиент не вырубится и не засопит.