— А… — отзывается он.

— Потому что он попробовал мой кекс с розовой глазурью, и ему понравилось.

— У него аллергия на молоко, но он ел обычный кекс? — Менеджер взволнован, словно уже представил судебный процесс, слушания, требование обнародовать секретные рецепты, показания экспертов — специалистов по непереносимости лактозы и молочных ферментов.

— На самом деле у него нет аллергии. Он просто думает, что она есть.

— Но вы все же хотите, чтобы он ел безлактозные кексы?

Я бы не стала настаивать, это глупо, но на этом настаивает Каролина.

— Да.

— А…

— Поэтому я подумала, что, возможно, вы бы могли подавать безлактозные кексы с клубничной глазурью…

— Я передам ваши пожелания Клаудио, директору пекарни.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Не стоит благодарности, мэм. Приятного аппетита. Я вижу, вы едите безлактозный кекс.

— Да. Просто решила попробовать.

— А…

— Посмотреть, насколько он вкусный. В смысле как обычный кекс.

— И как?

— Нет.

— А.

— Он хороший. Очень. Но… просто не такой.

Менеджер оставляет меня доедать кекс и размышлять о том, как счастлив будет Уильям, если Клаудио примет мою просьбу всерьез и добавит в меню безлактозные кексы с розовой глазурью. Возможно, Уильям так обрадуется, что забудет о случившемся. Он забудет, что мы с ним сделали. Он придет в такой восторг от розового кекса, что забудет, с какой яростью Каролина смотрела на меня. Дай Бог, чтобы кекс оказался настолько вкусным.

Интересно, а как мне об этом забыть?..

— Где Уильям?

Это первые слова Джека, прежде чем он успевает повесить пальто в шкаф. С его зонтика, который стоит в коридоре, течет вода.

— У матери.

Стоя у дверей, объясняю, что случилось, и вижу, как Джек начинает съеживаться. Длинное черное пальто будто становится свободнее и почти касается пола, плечи сгибаются, руки уходят в рукава. Он сжимается и съеживается у меня на глазах. Уменьшается от отчаяния. Джек сбрасывает пальто, и оно падает на пол. Сверху он бросает портфель и идет мимо меня. С мокрых отворотов брючин срываются капли. Я иду за ним по длинному коридору, в спальню.

— Все будет хорошо, — с надеждой говорю я.

Придвигаюсь к нему, но не прикасаюсь. Я боюсь притронуться к Джеку. Как будто мы — два магнита, и между нами — энергетическое поле, которое отталкивает нас друг от друга. Или, точнее, отталкивает меня от него. Я сажусь на постель. Ступни на полу, спина прямая, колени сжаты. Похожа на провинившуюся школьницу.

— О черт, — вздыхает Джек. Он смотрит на часы, потом на будильник на столе, как будто желает удостовериться, что сейчас действительно четверть седьмого. — Черт…

— Думаешь, нужно его забрать? В смысле, ты его заберешь? Нужно его забрать.

— Не знаю…

Надо сменить мелодию звонка на телефоне. Что-нибудь менее злобное. Что-нибудь, что не вопиет «Каролина!».

— Черт… — повторяет Джек. Его «алло» настолько осторожно, что даже комично. Как и его облегчение.

— Это твоя мама, — говорит он, передавая мне трубку после нескольких обязательных фраз.

— Привет, — говорю я. Мы с мамой не разговаривали с тех пор, как я сбежала от нее на улице, и теперь я готовлюсь извиняться.