|
Дом номер шестнадцать, мимо которого, как выяснилось, я уже не раз проходил, к тому же еще стоял слегка на отшибе. Он не был самым большим среди своих соседей, но выкрашенные в шафранный цвет стены и высокая, под самую крышу, веранда придавали ему старинный, пасторальный и ностальгический вид. Оба фасадных окна были закрыты жалюзи. Испытывая крайнее смущение и неловкость, я медленно прошелся перед домом и сразу же заметил, что справа от него располагался почти невидимый прохожему, маленький, запущенный садик с вьющимися растениями — вне всякого сомнения, именно здесь был сделан тот самый снимок Ронни! Слева же я заметил гараж с автоматически открывавшейся дверью (она как раз была поднята наполовину и слегка накренена вперед), внутри которого стоял зеленовато–голубой спортивный «порше». Мое сердце учащенно забилось — и не только от мысли, что дома кто–то есть. В моем альбоме с фотографиями имелась одна, на которой сиявший от счастья Ронни махал рукой из окна как раз такой спортивной машины и (поскольку фотография была цветной) именно зеленовато–голубого цвета. Это была машина Ронни. Дрожа от возбуждения, я попытался зафиксировать в памяти первые три буквы на ее номерном знаке — большего и не требовалось в рамках непосредственно стоявшей предо мной задачи.
Однако в настоящий момент мне ничего не оставалось, как двигаться дальше, ибо я опасался задерживаться на этой улице слишком долго. Я дошел до вершины холма, за гребнем которого сразу же начинался лес. Именно здесь, по всем признакам, пролегала городская черта. По крайне удачному стечению обстоятельств далее не было никакого жилья (не считая там и тут разбросанных по холмам немногочисленных особняков) — только лес да ничем не засеянные и не размежеванные луг а. С этого наблюдательного пункта, оставаясь практически невидимым, я увидел бы любого, кто вздумал бы войти или выйти из номера шестнадцать. А если б по дороге проехала автомашина, я заметил бы ее заблаговременно, чтобы успеть изобразить живейшую заинтересованность тем или иным необычным представителем местной кустарниковой или травяной флоры. Засада обещала быть длительной. Из всех унижений, на которые я обрек себя во имя моей страсти, это, как я прекрасно сознавал, грозило оказаться самым смехотворным, гротескным и рискованным, не говоря уж о том, что замысел мой вполне мог оказаться бесплодным. Но я зашел слишком далеко и подобрался слишком близко к осуществлению своей цели, чтобы мне могли помешать мелочные предрассудки, присущие заурядно мыслящим людям. Это случилось за несколько минут до трех часов в тот же самый день. Парадная дверь номера шестнадцать отворилась, и на пороге показалась Одри. Даже с моего довольно удаленного наблюдательного пункта я понял, что это, несомненно, она. Мне удалось даже различить, что на ней были слаксы, накидка из какого–то темного материала в шотландскую клетку, а голова была не покрыта. Она заперла дверь на замок и направилась к гаражу, вследствие чего пропала из поля зрения. Вскоре по аллее проехал «порше», выехал за ворота, повернул направо и исчез из вида. Я немедленно покинул свой пост и то вприпрыжку, то пытаясь все же изображать человека нa прогулке, поспешил в сторону Честерфилда. Проходя мимо номера шестнадцать, я вынужденно сбавил шаг, дабы никто не заметил моей прыти, неприличествующей ни моему возрасту, ни моей осанке. Кроме того, мне хотелось еще разок посмотреть на фасад. Но в доме по–прежнему не замечалось признаков жизни — впрочем, учитывая то обстоятельство, что Одри заперла за собой дверь на ключ, это следовало признать вполне естественным. Достигнув границ торгового квартала, я начал лихорадочно метаться из стороны в сторону, словно пес, потерявший хозяина. Я спешил от ресторана к ресторану, от банка к супермаркету во все таявшей надежде, что зеленовато–голубой «порше» окажется на стоянке перед одним из этих заведений. |
