– До свидания, отец Георгий.

    ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

    Загляните в глаза отцу Георгию – он не станет отводить взгляд, он все понимает. Он позволит вам увидеть:

    …келья.

    Монашеская келья. Рукотворная пещера. Грубо отесанные, шершавые стены; тусклый огонек лампадки выхватывает из темноты каменное ложе, маленький столик, на столике – фолиант в кожаном переплете, чернильница, несколько гусиных перьев и листок пергамента, исписанный наполовину.

    Пламя лампадки дрожит, бродят по стенам причудливые тени, свет и мрак качаются, клубятся в шатком равновесии…

    Кто – кого?

    * * *

    Священник не ответил, расстроенно глядя в стол.

    Георгий Радциг, магистр богословия, доктор римского права, епархиальный обер-старец, автор диссертации "Психологическое обоснование уголовной ответственности"; он же Гоша-Живчик, Десятка Червонная, маг в законе, "негласный сотрудник N 39-прим", проходивший в секретных документах под оперативным псевдонимом "Стряпчий".

    КРУГ ВТОРОЙ

    Я ОДНАЖДЫ УЗНАЮ, ЗАЧЕМ Я БЫЛА…

    – …молвить без обиды,

    Ты, хлопец, может быть, не трус,

    Да глуп, а мы видали виды.

    Ну, слушай…

    Опера «Киммериец ликующий», дуэт мага Пелиаса и Конана Аквилонского.

    ПРИКУП

    – …ну да, ну да… молчун ты!.. зову я тебя, зову, а тебе все как с гуся вода…

    Отец Георгий, епархиальный обер-старец при Харьковском облавном училище, наклонился.

    Поднял и себе один лист.

    Кленовый.

    Разлапистая пятерня наливалась багрянцем; вязь прожилок неприятно напоминала ладонь скелета.

    – Ты Куравлева помнишь? – зевнув, осведомился преосвященный Иннокентий. – Полковника? Забыл, небось, благодетеля…

    Прошлого начальника училища, Куравлева Бориса Петровича, отец Георгий знал хорошо. Как-никак, столько времени бок-о-бок… И про участие полковника в "Мальтийском кресте", иначе "Заговоре обреченных" – тоже знал. Проговорился Куравлев, незадолго пред тем, как ума лишился. Был зело пьян, начисто растеряв обычную сдержанность; зазвал в кабинет, стал без причины куражиться: скоро, мол, святой отец! изведем ваше семя под корень! ибо знаем, что корень ваш – листья да ветки!

    Наболтал лишнего.

    Все звал священника Павлом; дескать, от фарисеев переметнулся, сперва одних камнями побивал, теперь других посланиями укрощает. Быть отцу Георгию святым апостолом.

    Кощунствовал, коньяк из горлышка хлестал.

    А четырех месяцев не минуло – увезли полковника под белы ручки на Сабурову Дачу. Громкий случай был: явился Куравлев в оперу, где отродясь не бывал, и когда зал замер в упоении, внимая дуэту тенора Франкини и меццо-сопрано Ноэль-Гвиды, прыгнул вниз из ложи.

    Прямо на сцену.

    Взял такой фа-диез, что тенор в коленках прогнулся – "Мамма миа! мамма миа!", по-своему, значит, матерно одобрил! – стал кобуру лапать, уже почти расстегнул, да рухнул в корчах.

    Оттуда и унесли несчастного.

    – Помню, владыка. При полковнике Куравлеве на меня, недостойного, были возложены тяготы обер-старчества. А за полтора года до сего…

    – Грехи тебе отпустили за полтора года до сего.