Старик промахнулся, но успел вернуть движение обратно, зацепив тебя пальцами на излете. Вспоминая азийскую науку, ты взяла, надавила и повернула, добавив крохотную мелочь.

    В миг поворота айну показалось: мякоть его ладони пронзила раскаленная докрасна игла.

    Нет, он не крикнул.

    Просто отпустил.

    – Эрьза-сан – верикий ученик. Она ручше старый Таханаги. Она дерать, как он; и как Эрьза-сан. Выходить много ручше. Много-много. Это жизнь высокий искусство. А это, – айн кивнул в сторону унтера Алиева, – смерть. Красивый, почетный смерть. Харакири. Вы понимать?

    Ты встала со скамеечки и тронула твердое, совсем не старческое плечо маэстро.

    – Спасибо, – сказала ты. – Спасибо за науку.

    – Вам спасибо, Эрьза-сан. Теперь айн иметь ученик. Настоящий ученик. Который ручше учитерь…

    От площадки вновь послышался звон клинков. По счастью, «нюхачи» были слишком заняты объяснениями Алиева, чтобы отловить твой мелкий «эфир». Глупо, Княгиня! – не следовало бы привлекать внимание, тем паче на территории училища.

    Или отловили? просто виду не подали?!

    ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

    Очень трудно увидеть что-то в узких глазах айна. Но если очень, очень постараться, то встанет из тумана:

    …гора.

    Нет, не просто гора – вулкан. Потухший вулкан. Бывший. Взбегают вверх по склонам низкорослые сосны, курчавятся темной зеленью, словно шерсть невиданного зверя. Выше, выше… закончились сосны. Голый камень – безучастный к дождю и ветру, солнцу и снегу. Еще выше. Белая снежная шапка венчает конус вулкана. Стылая, холодная мудрость старости.

    Но если задрать голову, да так, чтоб шапка свалилась – видите? Над самой вершиной, в прозрачной небесной голубизне курится тонкая струйка дыма.

    Таится огонь в недрах.

    Ждет.

    * * *

    Первый год жизни в качестве негласного сотрудника (в качестве жены Циклопа? смешно…) ты никак не могла преодолеть внутренний порог.

    Нервничала.

    – Эльза Вильгельмовна! голубушка! позвольте открыто, по-стариковски – все хорошеете, душенька!..

    – Полно вам насмешничать, Антон Глебович!..

    Боялась.

    – Р-рота! Р-равнение напр-р-раво! на ее светлость!..

    – Ах, мальчики! милые мои мальчики!..

    Вздрагивала невпопад.

    Старалась чаще заезжать в училище – якобы за мужем, якобы страстная, вздорная любовь на закате дней! – чаще бывать в присутствии старших преподавателей, господ облав-юнкеров… Улыбалась, скрывая тошноту; болтала о пустяках, когда хотелось бежать куда глаза глядят; кокетничала напропалую, мечтая об одном – домой, рухнуть пластом на кушетку, и…

    Привыкала.

    Любой маг бессилен в присутствии «Варвара». Добро б лишь он сам, облавной жандарм, цепной пес империи, был неуязвим для эфирного воздействия! – тогда можно было бы преградить ему путь другими, обычными людьми, отвлечь, задержать… уйти.

    Нет.

    Наверное, так действует на кролика взгляд удава. Опускаются руки, цепенеют; вместо Силы в животе скребется крыса ужаса; миг, другой, и сам ринешься в пасть с облегчением: прими, Господи, душу… не могу больше!

    – Ваша светлость! Господин полковник просили уведомить: вынуждены задержаться по работе!

    – Опять? нет, это невыносимо…

    Джандиери не торопил.